- Хорошо, пока голову не ломай. Потом встретимся и поговорим. Будь здоров.
- Нет, нет, пойдем к нам.
- В другой раз. Сейчас я тороплюсь. Надо написать несколько писем.
Ахмед вскочил на коня и поскакал в сторону заезжего дома. Ашраф проводил его глазами и тоже пошел домой.
Джахандар-ага сидел на веранде. Опираясь на перила, он наблюдал за батраками, которые возились во дворе по хозяйству: чинили арбу, мазали колеса, а один чистил длинные ровные прутья, нарезанные в лесу. Джахандар-ага собирался через два дня перекочевать в горы, но поведение Ашрафа беспокоило его и нарушало все планы. Неизвестно, с кем хочет остаться сын, но, что бы он ни хотел, здесь его оставлять нельзя. Неспроста прострелили кувшин дочери, неспроста подожгли сено. Полбеды, если все это один Аллахяр. А что, если кто-то в деревне помогает ему? Не Черкез ли? После драки с Шамхалом этот парень может пойти на все. Нельзя ли убрать его? Выйти ему однажды навстречу и сбросить в Куру. Или же ночью завалить дверь землянки черной колючкой и поджечь. Это не трудно. Но что скажет на это народ? Подобает ли такой поступок Джахандар-аге? Разве не презирали бы его люди за то, что так опустился и враждует с молокососом и бедняком? Нет, это дело не мужское. "Кроме того, наш Шамхал... Ведь мы теперь с Черкезом родня".
Джахандар-ага увидел сына, идущего по тропинке. Издалека он залюбовался его ростом, его степенной и сдержанной походкой. Уже неделя, как приехал Ашраф, а отец не мог наглядеться на него, не успел еще расспросить, как мальчику живется в чужом краю. Ашраф ничего не успел еще рассказать.
Ашраф очистил лопаточкой грязь, налипшую па сапоги и поднялся по лестнице на веранду, поздоровался с отцом, сел в стороне, прислонившись к столбу. Джахандар-ага не сдвинулся с места. Он глядел вдоль Куры, туда, где толпились облака и светлело небо, сливаясь с лесом.
Служанка налила из самовара чаю, поставила стакан на перила и, прикрыв платком рот до носа, посмотрела на Ашрафа, как бы спрашивая, хочет ли чаю и он. Ашраф покачал головой. Джахандар-ага рывком взял стакан и двумя глотками осушил его. Положил на блюдце, отодвинул от себя. Хотя он и чувствовал за спиной присутствие сына, он не повернулся и не взглянул на него. Достал серебряную табакерку, по обыкновению свернул себе сигарету, вдел ее в мундштук, прикурил и затянулся. Белый дым заструился вверх и, поднимаясь, слоисто и зыбко заколебался над головой. Джахандар-ага хотел поговорить с сыном, но не знал, как и с чего начать. Его мысли были такими же зыбкими и колеблющимися, как струящийся папиросный дым. Умеющий со всеми разговаривать откровенно и мужественно, Джэхандар-ага терялся теперь перед мальчишкой. Вопреки "го ожиданиям, Ашраф ни о чем не спрашивал. Три дня пробыл у матери и спокойно вернулся домой. Он вел себя так, что нельзя было понять его мыслей. Как раз это и тревожило Джахандар-агу. Наконец он не вытерпел гнетущего молчания. Не поворачиваясь, тихо и твердо спросил:
- Куда ты ходил в такой дождь?
- На кладбище.
Под Джахандар-агой скрипнул стул. Как бы боясь упасть, он облокотился о перила, подпирая лицо двумя кулаками. Дым от сигаретки, которую он держал в левом кулаке, обволок папаху и запутался в ее кудряшках. Постепенно горящая сигаретка превращалась в пепел, огонь дошел до самого мундштука, но Джахандар-ага не обращал на это внимания. Не замечал он и пепла, осыпающегося на плечо. Ашраф же, увидевший этот пепел, заметил вдруг, что на висках отца появилось много седых волос. В прошлые каникулы их еще не было.
- У тебя мундштук горит.
- Что?.. А...
Ашраф заметил, что, когда отец расстегивал и застегивал карман, чтобы убрать мундштук, пальцы его дрожали.
Наконец он повернулся и взглянул на сына. Под щетинистыми бровями, в залитых кровью глазах отца Ашраф кроме свирепости заметил еще что-то слабое, жалкое, почти мольбу. Впрочем, он быстро отвел взгляд от Ашрафа и взял себя в руки.
- Пошли посмотрим, как готовят арбы.
Ашраф спустился вслед за отцом во двор.
Арбы стояли в ряд под навесом. Таптыг поглядывал за плотниками, остругивающими доски. Стучали топоры, шуршали рубанки, звенело железо.
Джахандар-ага подошел к ним, ногой стукнул по железному обручу, проверяя, прочно ли сидит.
- Много ли колес со слабыми обручами?
- Есть, хозяин.
- Еще раз все проверь. Завтра утром запряги арбу и все негодные колеса отвези в кузницу. Пусть сделают нам еще два новых колеса.
- Будет сделано, хозяин. Сейчас у нас готовы уже четыре арбы. - Таптыг хотел отойти, но Джахандар-ага остановил слугу.
- Над этой новой арбой натяните хороший полог. Подберите пару крепких буйволов и завтра утром отошлите ей.
Таптыг понял, что речь идет о Зарпигяр-ханум.
- А если она не возьмет, хозяин?...
Джахандар-ага резко обернулся и так посмотрел на слугу, что тот не рад был своим словам. Хозяин тихими шагами пошел к соломинку. Проходя мимо, как бы ненароком спросил у сына:
- Ну и что ты решил?
- О чем?
- В горы с кем поедешь, со мной или с матерью?
- Ни с кем.
- Как так?
- У меня есть дела.
Джахандар-ага исподлобья посмотрел на сына. Хотя ему и понравился такой независимый твердый ответ, но он чуть не покатился со смеху. Ему показалось забавным, что у этого желторотого мальчишки могут быть какие-то свои дела. Шутя он спросил:
- Будешь караулить землянки? Или сторожить огороды?
- Дело найдется.
Джахандар-ага помрачнел. Сын не хочет разговаривать по-хорошему. Видимо, все эти события подействовали на него. Да и мать, конечно, добавила. Джахандар-ага почувствовал, что жилы у него на лбу вздуваются, а руки дрожат. Еще немного, и он поколотит и этого зазнайку.
Между тем они поднялись на соломник. Джахандар-ага сел, свесив ноги. Сел с ним рядом и Ашраф. Джахандар-ага как можно спокойнее спросил:
- Нельзя ли все же узнать, что ты называешь делом, из-за которого остаешься в деревне?
- Почему нельзя? Мы займемся школой, и ты должен нам помочь.
- Кому это вам?
- Мне и Ахмеду. И всем, кто хочет учиться.
- Чем помочь, дитя мое?
Ашраф заметил, что голос отца смягчился и в нем появились нотки участия.
- Знаешь, отец, есть указ царя. Во многих деревнях откроют школы, и крестьянские дети будут учиться. Надо, чтобы и в нашей деревне открылась школа.
- Пусть открывают, разве я что говорю?
- Во многих деревнях строят новые школы. А мы как же?
Джахандар-ага словно не слышал слов сына, смотрел в сторону Куры и дальше нее, на луг, раскинувшийся по этому берегу. Ашраф знал, что этот луг принадлежит им. И на том берегу у них есть угодья. А за деревней раскинулись, уходя вдаль, их пастбища и пашни. За день невозможно объехать земли, принадлежащие Джахандар-аге. Ашраф посмотрел на тучное стадо, пасшееся на лугу, и вспомнил Старика Годжу. Неожиданно он спросил:
- Есть ли в нашей деревне человек богаче тебя?
Брови Джахандар-аги поднялись вверх.
- Ты что хочешь сказать?
- Сколько у нас земли?
- Говори яснее, что тебе надо.
- Есть ли в нашей деревне люди, которые совсем не имеют земли?
- Я сказал - говори, что тебе надо?
- Нельзя ли из нашей земли немного выделить беднякам?
- Ну и кого ты имеешь в виду?
- Да взять хотя бы дядю Годжу.
На толстых губах Джахандар-аги появилась улыбка. Ашраф заметил в глазах отца гнев, просверкнувший и погасший, как молния.
- Кто научил тебя этому, дитя мое? Или твой брат за мой счет хочет обогатить своего тестя-голодранца?
Голос его захрипел, щеки задрожали, глаза налились кровью.
- Больше чтоб я не слышал от тебя ничего подобного. Хватит и того, что вы породнили меня с собачьей породой.
Джахандар-ага встал и спустился с крыши соломника. "Видимо, у мальчика в голове не все в порядке, - подумал он. - Как это так, раздать беднякам землю, построить школу? Для чего все это мне нужно?
- Я о тебе думал лучше, отец...