Джахандар-ага силился приподнять голову и посмотреть на сестру.
- Прости мою вину, Шахнияр. Прости меня.
Сестра ничего не ответила на это.
Джахандар-ага как будто увидел на мгновение ее как лед холодные, ничего не выражающие глаза. Он протянул руку, чтобы обнять сестру, но Шахнияр отступила к двери и недовольно покачала головой:
- Нет, нет, нельзя целоваться с покойниками.
Ему стало душно, он не мог сбросить с себя одеяло и закричал:
- Шахнияр, не уходи, остановись. Я хочу тебе сказать...
Но когда он наконец открыл глаза, то увидел около себя Мелек, смотрящую на него с тревогой.
- Что с тобой случилось? Успокойся.
Джахандар-ага в недоумении оглянулся вокруг, испуганными глазами посмотрел на дверь. Ему казалось, что кто-то там стоит и дышит. Мелек вывернула фитиль лампы. Комната осветилась. Только теперь Джахандар-ага пришел в себя и успокоился.
- Зачем ты прибавила света? - разозлился он на жену.
- Ты бредил во сне.
- Не говори глупостей, ложись, спи.
На окраине села закричал петух. Его пронзительный голос разбудил всех петухов в селе. Тут и там захлопали крылья.
Джахандар-ага раздвинул ставни. Уже рассветало. Он сбросил с себя одеяло и оделся. Ополоснув лицо водой, вышел во двор. Вся деревня уже проснулась. Крестьяне запрягали арбы и трогались в путь. Громко переговаривались люди, блеяли овцы. Кочевье на эйлаг началось.
10
На исходе второго дня гейтепинцы остановились в живописном месте, называемом Чайговушан. Среди зеленого луга распрягли арбы. Рядом шумела и пенилась светлая горная река. Буйволы, истомленные жарой и дорогой, как только освободились от ярма, так и побежали к воде, погрузились в нее, блаженно сопя и фыркая. Ребятишки, которым наскучила дорожная тряска, резвились на травке. Женщины расстелили в тени арб паласы, разложили подушечки. Мужчины, вооружившись топорами, отправились в лес рубить дрова. Загорелись костры, засверкали самовары. Некоторые месили тесто и укрепляли над огнем саджи14 для того, чтобы печь хлеб, некоторые подвешивали казаны. Над долиной начал распространяться запах жареного лука.
Арбы Джахандар-аги и моллы Садыха расположились в разных концах долины. Джахандар-ага выбрал себе место под огромным дубом, единственным деревом на всю долину.
Ашраф, накинув пиджак на плечи, пошел прогуляться по тропинке. Около родника он услышал, что его кто-то догоняет. Обернулся - сестра Салатын. Медный кувшин на плече, запыхалась.
- И я с тобой.
Обычно в дорогу она надевала платье из красного атласа и белый келагай. Выходило очень нарядно и ярко. А сегодня на ней простая серая кофта, а келагай черный, весь в складках от долгого лежания в сундуке. Ашраф догадался, что она носит траур по тете Шахнияр. Они пошли рядом.
Светлая вода родника струилась среди зеленой травы. Крепко пахло ярпызом - душистой, съедобной травой. Пчелы старательно работали на лиловых цветах.
Ашраф уже промочил ноги, но, не обращая на это внимания, собирал ярпыз. Салатын не отставала от брата.
- Хочешь, я угощу тебя довгой, брат?
- Конечно, хочу.
- Ладно. Как только приедем в горы, я сама приготовлю тебе вкусную довгу. Я умею ее готовить.
Нарвав ярпыза, они пошли дальше по узкой тропинке, Ашраф - впереди, Салатын за ним.
- Слушай, брат...
Ашраф обернулся. Лицо ее раскраснелось от ходьбы и от чистого воздуха, глаза горели.
- Нy что?
- А девушки учатся вместе с вами?
- Вообще-то они учатся, но у них отдельная школа.
Ашраф взял сестру за руку и, сойдя с тропинки, пошел с ней рядом. Некоторое время они молчали. Салатын ждала, что скажет брат, Ашрафу же хотелось рассказать сестре о Горийской учительской семинарии, о своих учителях - Семенове, Черняевском, Кипиани, о том, как они открыли для девушек гимназию и бесплатно их учат. Он хотел рассказать сестре о концертах, которые совместно устраивают ученики двух школ - женской и мужской, как девушки вместе с парнями выходят на сцену, читают стихи, разыгрывают небольшие спектакли. Но, подумав, что это все трудно будет понять Салатын, оставил разговор на другое время.
- Знаешь, Салатын, учеба - хорошее дело. Многое узнает человек, меняется даже его характер. Я видел образованных девушек. Они одеваются по-другому и сами выглядят по-другому. Когда они говорят, приятно их слушать. Если наши девушки будут учиться, они будут еще красивее, чем теперь.
- Возможно ли это, брат?
- Почему невозможно?
Мысли уносили девушку вдаль, и она то улыбалась чему-то, как ребенок во сне, а то вдруг хмурила брови и становилась суровой.
Вдруг Салатын тихо вздохнула:
- Как думаешь, я могла бы учиться?
- А ты хочешь?
Девушке казалось, что она только подумала про себя, а не произнесла вслух затаенной мечты. Но, вздрогнув от голоса Ашрафа, спохватилась: брат услышал ее слова.
- Почему же не сможешь?
- У меня не было бы на свете горя, если бы я научилась писать твое и свое имя.
- Да это легче всего! Как только приедем на эйлаг, я начну учить тебя писать все буквы, и, возвратившись в деревню, ты будешь писать не только наши с тобой имена, но и всех, кого захочешь. Только уговор: за это ты будешь каждый день готовить мне вкусную довгу.
Брат и сестра рука об руку подошли к ручью. Как раз в это время из-за поворота со стороны леса показались две девушки. Одну из них Ашраф тут же узнал. Девушка тоже увидела его и быстро поправила келагай. Она хотела было пройти мимо них, но Ашраф окликнул ее:
- Пакизе!
Девушка остановилась, дожидаясь, что скажет Ашраф.
Салатын нахмурилась.
- Дай кружку воды.
Пакизе покраснела. Ее подруга делала ей знаки, звала за собой. Салатын разозлилась окончательно.
- Брат, не задерживай людей. Мы рядом с родником, разве тебе лень наклониться?
- Я хочу напиться из кувшина Пакизе.
Тогда Пакизе улыбнулась. Сверкнули белые, ровные зубы. Келагай сполз с головы. Показались золотые серьги в ушах и бусы на груди в два ряда.
- Хорошо, напою, подставляй кружку.
Ашраф взял кружку у Салатын. Пакизе наклонилась, вынула пробку из горлышка кувшина, и в кружку со стуком посыпалась мелкая красная алыча. Несколько штук упало и на землю...
Хотя Салатын была недружелюбна к Пакизе, но, когда вместо воды из кувшина посыпалась алыча, она не удержалась от смеха.
- Вот так угощение. Как это ты придумала?