— Помню курс марксизма-ленинизма, который мой братец изучал в институте. Ночами зубрил про отсутствие частной собственности на средства производства, спать не давал. И что, каков результат? Никакой собственности у него и не было за всю жизнь. В нищете прозябает, ни отцу, ни матери, определившим его в эту бурсу, не способен помочь копейкой. Тьфу.
— Позвольте...
— Да чего там. Коммунисты эти, молодцы, сказать нечего. Всех причесали. И во имя чего, спрашивается? Во имя равенства? А где оно было хотя бы пять минут на Земле, это равенство? Во имя справедливости? В чём же тут справедливость, когда у моего деда, справного хозяина, достаток своим горбом наживавшего, всё отняли и отдали голытьбе, неудачникам, которые к нему за заработком и бегали? И такие вот неудачники потом и стали руководить. Понятно было сразу к чему это всё приведёт. Диктатуру устроили, видите ли. Кого? Нищебродов? А должно быть наоборот. Кто сумел преуспеть в этой жизни, тот и руководит, для того и законы все. Остальные все должны приспосабливаться. Сумел на вершину вскарабкаться, будешь царём, а нет, так сожми зубы, когда тебя вниз пнули, и карабкайся снова или сдохни у подножия в общей массе...
Мика слушал его откинувшись на спинку, скрестив на груди руки и насупив брови.
— Нельзя равняться на отстающих, неполноценных. Ни в каком деле вы не придёте к вершине, если будете тянуть за собой багаж из неспособных.
Не могут позволить себе еды, жилья, коммунальных услуг. Ну и пусть дохнут из-за своей неспособности. На их место придут другие, способнее и успешней. Только это даёт стимул к развитию, заставляет работать и шевелиться. И все этих умники-нищеброды, все они желают всеобщего равенства только потому что самим терять нечего. А дай только такому возможность подзаработать и завтра он уже не вспомнит о тех, кто был в одном положении с ним.
Пётр Петрович распалялся всё более, движения его стали резкими, голос визгливым, он то и дело вскидывал кулаки, скрежетал зубами. Волосы свалились на лоб, уголки рта подёргивались, глаза остекленели и налились кровью. Его как будто бы прорвало. Всё что удерживалось, накапливалось в собственных мыслях, сейчас вдруг безудержно выплёскивалось потоком.
— И это единый закон развития. Человек хочет быть быстрее, выше, лучше другого. А если все равны и все получают одинаково — зачем тогда вообще что-то делать? Это значит я всю жизнь буду работать на общее благо, чтобы у каждого недоделанного было всё то же самое, что у меня?
Какая же мне от этого радость? Ни пожить красиво, ни погулять всласть, ни пожрать как следует...
В этот момент на уровне его глаз загорелся зелёный огонёк и чей-то приятный женский голос сообщил, что заказ готов. Прямо в столе раздвинулся люк и выехал поднос с тарелками. В ноздри ударил густой запах грибного супа, заправленного сметаной. Тут только Пётр Петрович заметил, что в столовой царит гробовая тишина, все лица были повёрнуты к нему.
Ох, что же он наделал, забыл где находится.
— Приятного аппетита, — насмешливо бросил Мика, — Надеюсь, вам его не испортит мысль, что и я тоже могу себе заказать всё то же самое. Кусок не застрянет в глотке при мысли, что вокруг нет голодных и никто вам не станет завидовать?
Пётр Петрович смотрел вокруг исподлобья, взглядом затравленного зверя.
— А нечего меня попрекать. Имею право. Я такой же член общества, как и все. Это мои потребности.
— Ну-ка пошёл бы ты со своими потребностями отсюда, — Мика поднялся, толкнув стол так, что суп пролился Петру Петровичу на штаны.
Пётр Петрович сжался.
— А, вот он весь ваш коммунизм наружу выходит. Чуть что не по-вашему, мнения не совпали, так сразу запугать, подавить, в лагерь отправить, в расход пустить. Опасаетесь, что правда выплывет наружу. Никто по-вашему жить не хочет, пахать задарма во имя светлых идей. Ничуть не лучше фашистов. Так и есть, коммунизм, фашизм, всё едино. Коммунисты сколько людей уничтожили? В колхозы людей загоняли силой, морили голодом. Ничем не лучше. Ну давай, бей, пытай или что у вас тут ещё для меня уготовано.
Заслужил, видимо, тем что усомнился в правилах твоих, Господи.
Вокруг встревоженные гудели люди. Никто не понимал, что происходит и о чём говорит этот странный человек. Он нёс какую-то несвязанную, но страшную по смыслу околесицу. Один только Мика продолжал ещё спорить с ним.