— Я только что закончил проверку целостности, — ответил тот, кто до этого все время молчал, — сохранили все.
— Отлично. Лучше, чем я предполагал.
— Как твое самочувствие?
— Лучше, чем вчера, и намного лучше, чем месяц назад. Официально я мертв, и это прекрасно.
— Но что делать дальше? На что нам надеяться?
— Не стоит отчаиваться, ведь мы понимаем причины зла, и больше того, мы знаем выход. Впереди у нас очень много работы!
Юлия Лиморенко
Вечная память
Старая, обжитая квартира была затоплена темнотой, как древний город водами океана. Единственный источник света — экран терминала, единственные звуки — едва слышные прикосновения к сенсорам да тихое дыхание старика. Никаких иных звуков нет в жилище человека, всего себя отдавшего науке, а тишина — его любимый соавтор. Знаки покрывают экран, выстраиваясь в когорты и легионы, они — армия знания, ведущая наступление на тьму неизвестности. Одна за другой сдаются вселенские тайны, а участники научных форумов приветствуют его, как стратега-триумфатора, приносящего всё новые победы...
Борк отвлёкся на мгновение от стройных параграфов своего будущего текста — ему показалось, что в комнате он не один. Нет, это шутки старческого воображения — уже много лет никто не переступал порог этого жилища, это его крепость, здесь он защищён и от прошлого, и от настоящего, здесь он свободен и творит наедине с собой, без оглядки на чужие мнения и пристрастия. Мало ли что покажется после двух часов ночной работы!
Экран слабо мигнул, подстраиваясь под упавшую на него лёгкую тень... кто-то стоит за спиной! Борк стремительно повернулся вместе с креслом — белая невесомая фигура за плечом, как игра света на матовой стене, но нет — она движется, она самостоятельна, она как-то преодолела тот барьер, который никто не может переступить без его ведома. Белая тень делает шаг к нему, и старик ощущает, как спинка кресла упирается в стол — больше не отстраниться, не увернуться от встречи с этим жутким, необъяснимым, непредсказуемым...
— Ты не узнал меня, Леонард Борк? А я тебя сразу узнала, хотя ты изменился... Сколько тебе лет — восемьдесят? Девяносто?
Воздух в комнате улетучился — Борк силился вдохнуть и не мог. Ужас заливал его, как мошку в смолу, тягучим, дремотным бессилием, очертания фигуры в белом дрожали и текли к нему, заслоняя всё.
— Вспомни меня, Леонард Борк, — фигура склонилась к самому лицу старика, большие тёмные глаза уставились прямо на него — и тогда только он осмелился узнать, признаться себе, что узнал ту, которой уже почти полвека не должно быть на свете.
— Мириам, — первый же вдох вырвался выдохом ужаса. — Ты жива?!
— Нет, — усмехнулась тень. Она не в белом — в светло-голубом лабораторном костюме, и даже красный шеврон пятого исследовательского комплекса на своём месте, над левым нагрудным кармашком. — Нет, я не жива, я не умерла, мне вообще нет больше дела до этих слов, они пустые оболочки, коконы, из которых мы наконец вышли на волю.
Как страшно она смеётся, как будто раздвигает алые губы гипсовая маска, а за этими губами — тёмная пустота.
— Нет, я не умирала, Борк, как и ты; но ты жил, я существовала, а вот он — он действительно умер.
— Кто он?
— Как, ты забыл? — снова усмехнулась маска. Нет, теперь это не усмешка — это гнев, оскал ярости. — Ты забыл?! Забыл того, кто создал с нуля твою жизнь, наполнил её смыслом, научил задавать вопросы, хотел сделать творцом и первооткрывателем... Ты хорошо усвоил его уроки, ты далеко пошёл, но ты идёшь по дороге, которую построил он. И ты забыл своё обещание, Борк, — маска окаменела. О, лучше бы она улыбалась! — Я напомню тебе твои слова, вот они — они не пропали бесследно, они навеки сохранны, поверь.
В тишине старик услышал свой голос — молодой, звонкий, страстный: «Ну, это я могу тебе обещать. Мы все идём по твоим следам, но идея — твоя. И разработка — твоя. И будь я проклят, если я когда-нибудь это забуду и позволю всяким там саддукеям и прочим зелотам спрашивать, а кто ты вообще такой! Жизнью клянусь, если хочешь, хотя это ценность невеликая...»
Молодой Борк беспечно рассмеялся, старый Борк окаменел, вжимаясь в кресло. Это было так давно... Тогда он в самом деле думал, что совершать открытия — дело тех, кто может их совершать. Тогда он был глуп, наивен и верил, как в господа бога, в своего учителя и старшего коллегу. Идея смело идти туда, куда нормальному человеку и в голову не придёт соваться, тогда казалась ему прекрасной — да что там, единственно возможной! Жизнь всё расставила по местам. Друг умер, а его наследие критически разобрано; доказано, что его вклад не может считаться весомым — он ведь даже не специалист в этой области. Настоящие открыватели — это те, кто взял его недоношенную идею и довели до ума, раскрыли весь её потенциал, долгие годы посвятили детальной разработке следующих из неё выводов... И да, он, Борк, — в их числе. Он гордится этим, он этим живёт. То, что старший приятель бросил в воздух как одну из сотен безумных идеечек, какими он всегда фонтанировал, стало основой большой и ценной теории. Сохранение больших массивов сложно структурированных данных в компактной форме — великое достижение науки, а дурацкая фантазия сохранять таким образом человеческую память и личность — это же бред, очевидный всякому настоящему, подготовленному физику. Но он не был физиком, он был вообще не естественником, то есть не учёным! Что он мог в этом понимать!