— Стоять, сука! — зарычал один недоробок.
— Открыва-а-ай! Или дверь вышибем! — подхватил другой.
— Уходите! Оставьте меня в покое! — забившись в угол между прихожей и кухней, девчонка обхватила своё дрожащее тельце тощими ручонками и тихонько тонула в слезах, но при этом пыталась отвечать твердо и уверенно, без единого намёка на страх. — Я дедушку позову! Он ружьё купил!
В ответ на угрозы раздался басистый хохот.
— Да дед твой уже сдох, поди, на поле, пока картоху садил.
— Пизд*т она, Рыжий! Я лично видел, как его в пятницу на скорой увезли.
— Ну и отлично. Значит, никто нам не помешает…
— Открывай, шлюха! Все знают, что ты шлюха! Дешёвка и давалка! Деньги гони! Давай, бля!!! Не беси! Иначе… Знаешь, что будет.
Писец.
Влип я, походу.
Кулаками чую — нехорошее дело назревает. Вон как костяшки чешутся, хоть кожу ногтями сдирай. Можете считать меня экстрасенсом, но правда, когда такое происходит, это означает лишь одно — очень скоро кому-то придётся начистить репу.
Супер!
Разборок мне, бл*ть, чужих для полного счастья не хватало!
А так хотелось прийти и уйти по-тихому из этого, чур его, села.
— Нет у меня денег! Ну правда… нет, — закрыла ладошками рот, подавляя в душе истошные вопли отчаяния. — Всё отдала. До копеечки.
— Тогда отрабатывай! Открывай и отсоси! Зачтется тебе.
Снова череда мерзких смешков.
А потом грохот.
Как будто нечто звонкое с силой разбилось о пол. Стекло, например.
Сквозь дверную щель в ванной я увидел фигуру, стоявшую ко мне спиной в черной спортивке, и девчонку эту, светловолосую, что от ужаса, казалось, прилипла к той грёбанной стене и с ней же намертво срослась.
Незнакомка всё так же немощно сидела на полу и беззвучно рыдала, закрыв рот ладошками. Тряслась вся. Аж подбрасывало бедолжаку в воздухе. Огромными, широко распахнутыми глазами она смотрела на того мудака, что всё-таки забрался в дом через окно и, оскалившись, как голодный шакал, уверенно крался в сторону своей жертвы.
Она смотрела на недоноска с такой щемящей болью и невообразимым ужасом, как будто видела перед собой саму смерть. А мне вдруг стало так… так больно и тошно, что хотелось выдрать из груди собственное сердце, лишь бы унять эти необъяснимые ощущения в области рёбер, когда я смотрел на хрупкую, но такую отважную малышку, понимая, что она обречена и у нее нет ни шанса спастись.
— Ну здравствуй, Алечка. Чё гостей прогоняешь? А! Не воспитано так-то. Не по-братски. Придётся учить манерам. Иди сюда, сучка!
Проклятье!
Валить надо было. А я кайфовал да намывался здесь, как у себя дома.
Теперь-то что?! Застукают — придётся всех порешить.
Я ведь не убийца... но жизнь в заточении, в настоящем пекле, взяла своё.
Не хочу снова на зону.
Уж лучше в болоте утону!
— Кисель, открывай! Я тоже трахаться хочу! — недовольно отозвался дружок-недоробок снаружи хаты, продолжая херачить входную дверь кулаками.
— А что, через окно слабо?
Их было двое. Два деревенских недоделанных гопника. Я таких обычно назвал просто и лаконично — ошибки природы. Второй, психанув, тоже ворвался в избенку через окно. Когда тот первый отвлёкся, девчонка вытащила из кухонного шкафчика нож и, выставив прибор вперед, защищаясь, с угрозой зашипела:
— Отвалите от меня! Вон пошли!!!
— Ах-ха-ха! Глянь-ка! Картина маслом прям. Брось каку, иначе сам порежу. Такое красивое личико… Ты ж не хочешь проблем, детка? Не хочешь уродливых шрамов на своей милой моське?
Она закричала ещё громче, обливаясь ручьями слёз, но один из гандонов сильным замахом руки ударил её по лицу. А второй, когда девчонка упала, зарядил ей ботинком в живот.
Твари!
Не вмешиваться! Только не вмешиваться!
Дыши! Дыши! Дыши-и-и, Макс! Чтоб тебя!
Не смотри! Не лезь! Не делай ерунды!
Буйный! Только спокойно, только спокойно!
Не позволяй внутреннему быку вырваться из загона.
Не твоё это дело. Не лезь на рожон! Нельзя палиться.
— На стол стерву клади, да ноги пошире раздвинь. Сейчас повеселимся!
Девчонка что-то мычала, пыталась извиваться, сопротивляться. Её лицо полностью тонуло в крови… Нос разбит. А некогда чистое платье разукрасилось насыщенно-красными кляксами.
Ублюдки ржали, укладывая девчонку на шатающуюся столешницу. Тот, что был повыше, держал её за руки, а второй прямо на ней зверски рвал платье.
— Нет, значит, бабок? А?! Тогда дыркой отрабатывай. Правила знаешь. Не первый раз ведь предупреждали! Хочешь жить на нашей земле — плати. Не хочешь…
— Не живи! — перебил первого товарищ.
Девчонка находилась в полудрёме и закашливалась, глотая хлещущую из носа кровь.
Сил бороться с внутренними принципами «за» и «против» больше не было.
Это пиздец!!!
— Ноги ей разведи, бл*ть! И за руками следи. Чтобы в рожу не вцепилась.
— Лучше сразу поломать. Для профилактики.
Расхохотались, долбо*бы.
Один — прыщавый брюнет, второй — дрыщавый конопатый хер, который, спустив штаны, вытащил наружу свой уродский, обросший рыжеватой волосней обрубок, и навис над малышкой, что практически лишилась чувств, захлебнувшись в собственной крови.
Быстрым движением руки рыжий задрот сорвал с незнакомки трусики, широко развёл маленькие ножки в сторону, поставив их ступнями на край стола, и приготовился впихнуть своё убожество в аккуратную и такую маленькую щелочку.
Я не смог больше смотреть на эту херь.
Впервые в жизни я испытал нечто такое, от чего мою эгоистичную душонку в буквальном смысле разодрало на куски.
Внезапно девчонка резво дернулась и закричала. Каким-то необъяснимым образом она вырвалась из цепкой хватки прыщавого и с яростью полоснула ногтями конопатого по лицу.
— Бляха! Тварюка! Сказал же, держи, а не дрочи!!!
На роже рыжего отчётливо проявились глубокие царапины. Зарычав от боли, кретин схватил малышку за волосы и с яростью ударил головой о стол.
Это была последняя грань моего железного терпения.
Это была конечная точка невозврата.
Да простят меня небеса за мои грехи!
ГЛАВА 2
Выскочил из укрытия, как ебучий ураган! И со всей своей долбанной агрессией заехал сначала одному выродку природы по роже, затем другому. Они даже пикнуть не успели. В глазах ушлепков полыхнул вселенский страх. Кажется, кто-то из недоносков сходу наделал в штаны — в воздухе «заблагоухало» нечистотами. Аж слёзы на глаза навернулись.
Метелил их чёткими, профессиональными ударами по печени, по морде, по обвисшему от страха члену и снова по печени. Глушил пидоров в порядке очереди, как любимую боксёрскую грушу. Сначала рыжего, потом прыщавого, рыжего и прыщавого... Щедро раздавал апперкоты направо и налево. Легкотня. Ушатать этих дохликов даже легче, чем у ребёнка малого конфету отжать.
Мрази летали у меня по комнате, как резиновые отскакивая от одного угла к другому. Только и слышал их ссыкливый мат, и то, с каким приятным звоном сыпались их зубы, ударяясь и отскакивая от пола. Обожаю эту мелодию! Даже название придумал композиции — «Ода выбитых зубов».
Вот уроды! Не ожидали такого сюрприза!
Видели бы они свои морды в момент, когда я, зверея, снёс дверь банной и вылетел к ним навстречу с крепко сжатыми кулаками. В подобные моменты, в моменты опасности или предстоящего боя на ринге, когда адреналин плавит вены, когда пульс бьётся с частотой десять ударов в секунду, я напрочь лишаюсь рассудка. Мною управляет животная агрессия. Человечность на время подавляется. Я действую не разумом, а телом. Точнее — кулаками и ногами. Но мой коронный финт в боях — удары головой. Именно поэтому ребята-беспризорники, с которыми я полжизни провёл на улице, и прозвали меня быком.