Буйный Терек. Книга 1
Памяти отца посвящаю
Предисловие
Изобилующая яркими эпизодами эпопея кавказских войн, сложные перипетии борьбы горских народов за свою свободу и независимость с давних пор привлекали внимание русских писателей. Крупнейшие представители нашей художественной литературы, нередко сами бывшие очевидцами и участниками описываемых событий, — Пушкин, Грибоедов, Бестужев-Марлинский, Лермонтов, Лев Толстой уделяли Кавказу видное место в своих произведениях. В русской дореволюционной литературе, в стихах и прозе, в исторических романах и драматических произведениях кавказская тематика играла значительную роль. Но здесь немало было и псевдоисторической, ура-патриотической, лубочной макулатуры. Советский исторический роман, коренным образом отличающийся от дореволюционного романа, также уделил подобающее место кавказским сюжетам. Из советских писателей Кавказом интересовались Ю. Тынянов («Смерть Вазир-Мухтара»), П. Павленко («13-я повесть о Лермонтове», «Шамиль», «Кавказская повесть»), С. Голубов («Солдатская слава»). Я здесь не упоминаю о других авторах, писавших на эти темы; произведения их представляют различную ценность и различный интерес.
Само собой разумеется, что ценность художественных произведений, посвященных исторической тематике, во многом зависит от знакомства авторов этих произведений с источниками и литературой вопроса. На одно художественное воображение и пылкую фантазию полагаться нельзя. Русские дореволюционные исторические романисты далеко не всегда достаточно знали историю, причем нередко не избегали и нарочитой ее фальсификации. Полную противоположность подобным авторам представлял Лев Толстой. В своем великолепном «Хаджи-Мурате» он показал серьезное знание источников, специальной и общей литературы. Пишущему эти строки вспоминается, как искрение радовался Л. Н. Толстой, когда престарелый библиотекарь Румянцевского музея (теперь библиотека им. Ленина) замечательный библиограф И. Ф. Федоров приносил ему какое-нибудь редкое издание по истории кавказских войн.
Но надо сказать по справедливости, что сами историки не всегда могут оказать нужную помощь писателям. Многие важные источники, особенно местные, еще не изучены и не опубликованы. Кроме того, нередко сама трактовка тех или иных событий и их освещение могут лишь запутать писателя, а не оказать ему необходимую помощь. Так, например, за последнее время много чернил пролито, немало различных дискуссий проведено на тему о характере движения горских народов Северного Кавказа в первой половине XIX века. В ходе обсуждения сталкивались диаметрально противоположные точки зрения. Если одни историки выступали с признанием демократического характера, движения горских народов, вызванного внутренними условиями их жизни и отличающегося своей антифеодальной и антиколониальной направленностью, то другие историки, видели в выступлениях горцев, главным образом в мюридистском движении, лишь результат подрывной деятельности англо-турецкой агентуры, причем отрицали какую-либо внутреннюю социальную базу движения. Горячим пропагандистом последней точки зрения был Багиров. В период расцвета «культа личности» выступление Багирова получило известный резонанс. Так, в Тбилиси в 1953 году был опубликован целый сборник документов и материалов под заголовком «Шамиль — ставленник султанской Турции». Подбор источников в этом сборнике был определенно тенденциозен.
Конечно, в пылу полемики и с той и с другой стороны допускались всякого рода преувеличения. Неприемлема безоговорочная апологетика мюридистского движения, начатая с легкой руки М. Н. Покровского, идеализировавшего Шамиля и даже называвшего мюридизм «демократическим учением». Но также совершенно неприемлемо превращение горцев Дагестана и Чечни, боровшихся за свою свободу и независимость, в каких-то послушных приспешников реакционной султанской Турции и английских шпионов.
В ноябре 1956 года в Институте истории Академии наук СССР состоялось совещание советских историков по вопросу о движении горских народов Северного Кавказа в первой половине XIX века, где довольно тщательно и обстоятельно были разобраны противоречивые точки зрения, были внесены нужные коррективы, высказаны новые соображения. В ходе обсуждения было отмечено, что движение под флагом мюридизма «безусловно, имело внутренние социальные корни, но в то же время не являлось социально однородным. Прогрессивную струю этого движения представляло горское крестьянство с его антифеодальными и антиколониальными устремлениями. Но руководство движением принадлежало мусульманскому духовенству и феодализирующейся верхушке узденчества. Религиозная идеология движения притупляла политическое сознание трудящихся горцев Дагестана и Чечни, изолировала их от других народов Кавказа и России, сковывала развитие их социальной борьбы, против местных эксплуататорских элементов»[1]. Точно так же правильно указывалось, что нет оснований считать Шамиля и его наибов англо-турецкими агентами, а все движение рассматривать как результат воздействия внешних сил. Но в то же время нельзя не считаться с тем, что и Турция и Англия (да и Персия в известной степени) пытались использовать мюридизм с его исламистской идеологией как орудие своей агрессивной, антирусской политики на Кавказе. При всем этом и само мюридистское движение надо рассматривать в его историческом развитии; оно пережило несколько этапов, которые следует четко различать. Ранний этап мюридизма Гази-Магомеда и молодого Шамиля и позднейший этап — период создания теократической державы Шамиля, — конечно, весьма значительно разнятся.
1