— Вот теперь понял, — еще раз пошутил я.
Михаил вынул из кармашка носовой платок и деликатно высморкался. Я и раньше встречал людей, у которых излишнее волнение сказывалось на функционировании носоглотки. Охота шутить у меня немедленно пропала. Михаил заметил перемену моего настроения и явно был благодарен.
Он повел меня по длинному мрачноватому коридору. Было трудно понять, как здесь могут работать люди. Наверное, на меня угнетающе подействовала безвкусная темно-зеленая краска, в которую были безжалостно выкрашены стены, и многочисленные лозунги околонаучного содержания, как то: "Ученый! Не прогуливайся по коридору. Цени время!", "Хороший почерк — половина успеха" и прочие, не менее поучительные…
— Вот этот кабинет, Григорий Леонтьевич, дирекция решила предоставить в ваше пользование, — сказал Михаил, наконец, открывая дверь огромным амбарным ключом. Табличку с вашим именем пока вешать не будем. Зачем лишний раз подчеркивать ваше присутствие в Институте?
Я задумчиво склонил голову чуть набок, словно вопрос с табличкой представлялся мне настолько важной проблемой, что решение ее следует отложить до лучших времен, когда появится возможность обдумать ее тщательно, и не торопясь. Михаил по-своему понял обуревающие меня чувства и, прошептав: "Во, дает!", пропустил меня вперед.
Кабинет мне понравился, его площадь составляла не менее 20 кв. метров, к тому же он был вполне сносно обставлен: внушительный письменный стол, дореволюционный дубовый книжный шкаф, удобные стулья.
— Очень хорошо, — сказал я. — Годится.
— А теперь вам надлежит представиться начальнику отдела. Он ждет вас.
Пришлось мне отправиться вместе с Михаилом в обратный путь. Мы пришли в огромный зал, в котором как муравьи (да простится мне подобное сравнение, и сам не знаю, почему вырвалось) взад-вперед сновали работники Института. Давалось им это не без труда: пространство зала было во многих местах перегорожено фанерными щитами и массивными шкафами, создавая некое подобие лабиринта. В образовавшихся закуточках сотрудники и устраивали свои рабочие места. Я еще раз удивился глубокому подтексту всего, что мне уже удалось увидеть в Институте. Как же это символично: пытаться проникнуть в величайшую тайну вселенной — тайну бессмертия, поместив исследователей в самодельный лабиринт. Красиво задумано! Впрочем, скорее всего это получилось не специально, без умысла, сомневаюсь, что основатели Института готовы были отслеживать такие глубокомысленные параллели.
*
И все-таки какие-то связи с потусторонними силами в Институте, вне всякого сомнения, имелись. Чем, как ни чертовщиной, можно было объяснить тот удивительнейший факт, что мой новый непосредственный начальник не имел собственного кабинета? Его рабочее место находилось в одном из фанерных закутков.
Михаил представил меня, его голос был все такой же бесцветный и бесстрастный:
— Вот это, товарищ Леопольдов, наш новый инженер — Корольков. Я разместил его в помещении… — номер он прошептал на ухо. — Знаете, там, в конце коридора.
— Знаю… Ну, здравствуйте, товарищ Корольков. Обживайтесь скорее в нашем коллективе. Жду от вас успехов в труде… в работе… в практике… в теории… Ну, сами понимаете: "Даешь успехи по всему кругу рассматриваемых вопросов!"
— За этим дело не встанет! — я по привычке ответил с той долей наглости, к которой успел привыкнуть в Кремле и тут же пожалел, — кто его знает, какие в Институте порядки. В чужой монастырь со своим уставом не суйся. Не трогай лихо, пока оно тихо!
Леопольдов странно посмотрел на меня. Его взгляд был мутен. Мои слова, кажется, так и не дошли до его сознания. Конечно, его барабанные перепонки отреагировали на шум, донесшийся с моей стороны (я позволил себе комментарий), но его мозг оказался не готов к приему не нужной ему информации. Я слегка заволновался — уж не просветленный ли передо мной? Но вскоре успокоился, на просветленного товарищ Леопольдов не походил. Было в его облике что-то настоящее, пролетарское, слегка деформированное, впрочем, пребыванием в мире науки.
И вот он смотрел и смотрел на меня. Кажется, даже не мигая. Я подождал пару минут. Ничего не происходило: по крайней мере, Леопольдов ничего не говорил. Мне до боли в селезенке захотелось удостовериться, действительно ли он меня видит. Самый простой способ установить это — скорчить рожу и высунуть язык. Что я и проделал. Никакой реакции не последовало. Стало очевидно, что мой новый начальник действительно бродит в потемках своего внутреннего «Я». А может и в самом деле просветленный? Кто знает?