Тем не менее утром за завтраком она казалась невыспавшейся и чем-то расстроенной. Родители с недоумением поглядывали на нее. Мать, по своему обыкновению, читала журнал, на этот раз «Вог».
— Ты вчера приехала на такси? — поинтересовалась мать из-за журнала.
— Нет, — вырвалось у Элль. — Меня привез… Она запнулась. — Меня привез знакомый.
— Знакомый? — удивилась мать и положила раскрытый журнал на стол.
Элль оцепенела: с журнальной страницы на нее смотрел, улыбаясь, Джереми. Фотография была цветной, во всю полосу — видна была даже крохотная серьга в левом ухе.
— Кто это?
— Где?
— На фотографии в твоем журнале.
— Это? — Мать удивленно взглянула на журнал. — А-а… Эго Джереми Моррон — восходящая звезда минимализма. Канадец, переехавший жить во Францию. Тут интервью с ним. А что?
— Нет, ничего, — сказала Элль. — Мне пора ехать.
Она почти выбежала из-за стола и поспешила к себе наверх. Отец с матерью переглянулись.
Весь день Элль провела, как в тумане: отвечала невпопад, не видела вещей, которые лежали у нее перед носом. В лаборатории быстро сообразили, что к чему, и оставили ее в покое. Она ушла с работы раньше обычного и вернулась домой.
Мать встретила ее на пороге. Элль по одному виду матери догадалась, что ее ожидает сюрприз.
— Я видела, как ты подъехала, и решила встретить тебя, — сказала мать, тщетно пытаясь совладать со своим лицом. — Тут тебе пришла посылка.
— Какая посылка? — замирая, спросила Элль.
— М-м… Небольшая. Букет цветов и маленький сверток с вложенной визиткой. Привез этакий лихой мотоциклист…
— Где? — Элль почти вскрикнула.
— Я отнесла ее к тебе.
Элль кинулась мимо матери. Та что-то сказала, но Элль не расслышала. Она взлетела по лестнице.
На столе в ее студии стояла большая корзинка с алыми розами, а рядом прямоугольный сверток голубой бумаги. Под лентой того же цвета белела визитка. Элль подошла к столу, взяла сверток в руки и вытащила визитку. «Джереми Моррон…» Адрес, номер телефона… Элль развернула бумагу и увидела блестящую пластмассовую поверхность коробки магнитофонной кассеты. Она поднесла ее к глазам. На бумажном вкладыше четкая надпись синим фломастером — «Ночной танец эльфа».
— Элеонор!
Элль вздрогнула и обернулась. Позади стояла мать, которая поднялась вслед за ней.
— Что, мама?
— Только один вопрос. Знакомый, который привез тебя вчера, случайно не Джереми Моррон?
— Да. Он. Ты очень догадлива, — с вызовом сказала Элль.
— Все-все… — сказала мать. — Я пошла.
Как только за нею закрылась дверь, Элль сбросила шубу на пол. Она подбежала к магнитофону, вставила в него кассету, схватила пульт управления, с ногами забралась в кресло и долго сидела, не решаясь включить магнитофон. Потом, собравшись с духом, нажала кнопку и замерла, вслушиваясь. Сначала она услышала шум ветра и шорох листвы, а потом запела окарина и зазвенели колокольчики.
Она прослушала кассету раз десять. Лишь настойчивый телефонный звонок оторвал ее от этого занятия. Она не сразу взяла трубку — боялась, что звонит он спросить, понравился ли ей его подарок. Но в трубке раздался веселый голос Аделаиды.
— Салют! Долго же ты добиралась до аппарата!
— А, это ты. — Элль плохо удалось спрятать разочарование. Слава Богу, вроде бы оно ускользнуло от Аделаиды.
— А кто еще, по-твоему? — спросила Адель и, помолчав, протянула: — Вот оно что!
— Адель! — умоляюще сказала Элль.
Адель торжествовала.
— Ну кто я, скажи, а? Я сводня или добрая фея?
— Адель, я положу трубку!
— Ну и клади! — рассмеялась Аделаида. — Привет тебе от Луазо! Ты его очаровала!
— Спасибо. Ему тоже привет от меня…
— И не только его очаровала…
— Адель!!!
— Все. Больше не буду. Честное слово! Что новенького?
— Пока ничего.
— Не верю, — сказала Аделаида и повторила раздельно: — Не-ве-рю!
— Хорошо, — сдалась Элль. — Джереми прислал мне цветы в дополнение к маленькому подарку.
— Что за подарок?
— Его музыка. Похоже, он написал ее только что…
— …и специально для тебя.
— Адель!
— Так или нет?
— Так… Как ты догадалась?
— Бог мой, Элль! О подобных вещах догадаться совсем нетрудно.
— И что мне теперь делать?
— Позвони ему.
— Адель!
— Тогда не звони. Выбирай сама. Я бы позвонила.
— Не… Не знаю.
— Хорошо. Тогда советую подумать, а я не буду мешать. Адиос!
— Адель?
— Ну что?
— Что мне делать?
Голос Адели в телефонной трубке стал мягким, почти вкрадчивым: