Джереми сказал, что сам перенесет вещи, и Мари позвала ее за собой. Она привела Элль на кухню, налила ей стакан сидра и усадила в уголке, а сама принялась резать овощи для салата.
Кухня у Мари была большая, наполненная птичьим щебетом, потому что под потолком кухни висели клетки с птицами. Незнакомые Элль разномастные птахи прыгали в клетках по жердочкам, чистили перышки и беспрерывно щебетали, щелкали и посвистывали. Она насчитала десять клеток. Совсем рядом с ней в клетке сновала невзрачная сероватая пичужка. Она косила на Элль любопытные бусинки черных глаз, вопросительно чирикала, как бы спрашивая: «Кто ты?» Элль постучала пальцем по прутьям клетки, пичуга тут же подскочила ближе и стала прыгать вдоль прутьев, поочередно рассматривая Элль то одним, то другим глазом.
— Его зовут Пьер. Он думает, что вы его угостите, — сказала Мари. — Все птицы у нас ручные.
— А что он любит? — спросила Элль.
— Мух, — улыбнулась Мари. — Это мухоловка. — Она подошла к клетке и открыла сбоку маленькую дверцу. — Иди погуляй.
Серый Пьер глянул на открытую дверцу, цвиркнул, но остался в клетке.
— Как хочешь, — сказала Мари и закрыла клетку.
— Он вас понимает? — удивилась Элль.
— Не знаю, — пожала плечами Мари. — Маню они слушаются, словно и вправду его понимают.
— А где он?
— Где ж ему быть? Бродит где-то по горам. К вечеру вернется. — И опять застучала ножом по разделочной доске, кроша сладкий перец.
Элль, попивая сидр, следила за ее ловкими движениями, испытывая чувство неловкости, в ней волей-неволей начинала расти сугубо женская зависть. Она подумала о Маню. Луазо сказал, что ему тридцать. А Мари совсем не походила на мать тридцатилетнего сына: она выглядела очень моложаво, даже сорок лет ей можно было дать с очень большой натяжкой — гладкая упругая кожа и румянец во всю щеку. И фигура у нее была прекрасной. «Интересно, — подумала Элль, стыдясь собственной зависти, — когда мне будет столько же, сколько ей, буду ли я выглядеть так же хорошо?» Она не заметила, чтобы Мари пользовалась косметикой. «Наверное, это горы, — решила Элль, — и я тоже, пока буду здесь, не стану заглядывать в косметичку. Разве что в зеркало…»
— Ау, — раздался голос Джереми. — Я двигаюсь в правильном направлении?
— Да, — откликнулась Мари. — Идите сюда, Джереми. — Его имя она произнесла как «Жереми».
Джереми появился на кухне со свертками.
— Вот, Мари, — сказал он. — Филипп передал вам небольшие посылки. Мы их привезли. — Он обвел глазами клетки с птицами. — Ого!
— Ну-ка, ну-ка… — Мари вытерла руки полотенцем. — Посмотрим, чем вздумал порадовать нас Луазо.
— Вы знаете его прозвище? — удивилась Элль.
— Еще бы! Я сама ему его и дала, когда ему было десять лет. Тогда он стянул у меня четыре простыни, сделал себе этот… как его… дельтаплан. Ну и спрыгнул с ним с кручи и сломал ногу. — Мари усмехнулась. — И чем же сейчас занимается мой племянничек?
— Все тем же. Обитает в основном в поднебесье. Вот этот большой сверток — вам, а меньший для Маню.
Мари отложила сверток, предназначенный для себя, на стул, а сама принялась разворачивать посылку для Маню.
— По-моему, я знаю, что это такое. Ну точно. Молодчина, Луазо, не забыл. Ух ты какая!
Так приговаривая, она достала из бумаги кожаный футляр, а из него блестящую хромированную губную гармошку.
— Вот мой Маню обрадуется, — сказала она с нежностью. — У него гармошка совсем старая.
— Маню играет на гармонике? — спросил Джереми.
— Еще как, — сказала Мари. — Стоит ему услышать какую-нибудь новую мелодию, как он прямо с ходу начинает ее играть. — И вдруг, рассмеявшись, хлопнула себя ладонью по лбу. — Мне же племянник говорил, что вы музыкант. Что ж, моему мальчику до вас наверняка далеко.
— Как знать, — сказал Джереми.
Мари улыбнулась.
Элль подумала, что Джереми очень хорошо умеет ладить с людьми. Если она пусть даже и немного, но все-таки чувствовала себя неловко, то муж вел себя так, будто он не только что приехал в незнакомое прежде место, а прожил здесь всю свою жизнь. Как это у него получается? Для Элль способность мужа чувствовать себя в любой обстановке, в любом обществе как рыба в воде была полной загадкой. Джереми везде и всегда ощущал себя комфортно и мгновенно находил с людьми общий язык.