Он мог расположить к себе даже матерогo мизантропа. Будь Джереми бизнесменом, его конкурентам пришлось бы туго. Муж словно услышал ее мысли, положил ей руку на плечо и слегка сжал его пальцами.
— Что же я стою? — всполошилась Мари. — Вы же наверняка проголодались. Садитесь, Джереми. Вот сюда, на этот стул.
Джереми сел, а Мари захлопотала вокруг них. Обед показался Элль сродни лукулловым пирам. А Мари успевая расспрашивать о поездке, подкладывала ей в тарелку все новые и новые куски.
— Ой! — простонала Элль. — Я больше не смогу съесть ни кусочка.
Мари присела к столу и с материнским одобрением наблюдала за Джереми, который продолжал с аппетитом уплетать за обе щеки.
— Мужчина, который умеет есть, умеет и работать, — сказала она.
— Это точно, — похвасталась Элль мужем.
Мари взглянула на нее. Ее глаза смеялись. Элль поняла, что краснеет.
— Мой Кола ухаживал за мною год, — сообщила Мари. — И постоянно дрался с парнями, хотя драками-то это и назвать было трудно: от него всяк норовил удрать побыстрее: он был такой же великан, как вы, мсье Моррон, — она прищурилась, — ну, может, чуток пониже… Кола даже взглянуть на меня никому не давал — со всеми своими друзьями перессорился. Только после свадьбы успокоился. А у вас небось все было по- другому?
— А-а, — сказал Джереми, поднимая голову от тарелки. — Будете перемывать мои косточки?
— А как же? Без этого — никуда, — деловито ответила Мари. — Вы же в деревне! — И заразительно рассмеялась.
И Элль рассмеялась вместе с ней. Мари перегнулась через столешницу и ободряюще похлопала ее по предплечью.
— Не беспокойтесь, народ у нас, конечно, любопытный, но не назойливый. Старики, все любят посудачить, а уж деревенским только волю дай.
Джереми с блаженной улыбкой откинулся на спинку стула. Мари спросила:
— Все?
— Все.
— Ну и ладно. Идите отдохните с дороги. Если что надо, я здесь буду. Только вот… Гаража-то у меня нет, машину поставить негде. Я могу спросить Луи-аптекаря: у него у самого есть машина, может, место и найдется.
— Спасибо, Мари. Не надо. Я завтра с утра пораньше отведу ее в Ла-Рок и вернусь назад на автобусе.
— Спасибо, Мари, — поблагодарила Элль, поднимаясь из-за стола.
Когда она вслед за Джереми покидала кухню, то оглянулась и увидела, что Мари сидит на прежнем месте с губной гармоникой в руках и ласково гладит ее пальцами.
В комнате Элль с наслаждением расстегнула пояс на шортах и повалилась на кровать.
— Это какой-то ужас, — сказала она, смеясь. — Я чуть не лопнула.
Джереми присел рядом и сделал очень серьезное лицо.
— Где?
— Везде. Во мне все булькает и переливается.
— Можно послушать? Может быть, я найду какую-нибудь оригинальную тему.
Элль задрала блузку до подбородка.
— Прошу вас, мэтр.
Муж склонился над нею.
— Щекотно.
— Искусство требует жертв, — отозвался он.
Элль постучала пальцем по его спине.
— Но сдается мне, что я чувствую прикосновение не уха, а губ.
— Точно.
— Увы. Так объевшись, я ни на что не способна, — вздохнула Элль. — Я даже повернуться не могу!
— Это массаж.
— Джереми, щекотно!
Он повернулся к ней. Элль села на кровати, привалившись спиной к горе подушек.
— Я растолстею, — пожаловалась она. — Стану толстой, как винная бочка.
— Мы будем бегать трусцой на вершину горы, — сказал Джереми, назидательно подняв вверх указательный палец.
— А спускаться будем кубарем, — фыркнула Элль.
— Нельзя, — возразил он. — Если я буду спускаться кубарем, это может вызвать обвал или что-нибудь вроде… ну, например, лавины…
Элль встала и потянулась:
— Так нельзя. Надо заняться делом. Ты поможешь мне разобрать чемоданы?
— Угу.
Элль подошла к окну. Она отвела рукой занавеску, открыла ставни и выглянула из него. Прямо под окном росли розовые кусты. Джереми неслышно подошел сзади и обнял ее за плечи. Элль потерлась щекой о его грудь.
— Розы. Представляешь, какой аромат у нас будет?
— Ты не жалеешь, что приехала сюда? — спросил он.
— Нет, не жалею, — сказала Элль. — Знаешь, я, по-моему, влюбилась в Мари с первого взгляда. Она такая милая… Луазо очень похож на нее. Можно подумать, что она ему мать, а не двоюродная тетя. А что случилось с ее мужем?
— Он умер два года назад.
— Откуда ты знаешь?
— Филипп сказал.
— И вот еще что: меня гложет чисто женская зависть, — призналась Элль. — Ей же должно быть под пятьдесят, но как она выглядит!