Ерунда. Полная чушь! Конечно же, Вадим поверит ей. Потому что он, в силу своей идеалистической натуры, просто не сможет поверить в то, что услышит от этого щенка. Потому что у того нет доказательств! Единственную улику – ту фотографию с двусмысленной надписью, которую она сдуру подарила Борьке перед его уходом в армию и про которую они оба забыли, – уничтожила эта ненормальная девчонка, что крутила с Борисом последние года полтора.
Правда, и улика-то была не улика, а так... «Моему любимому сыночку и мужу от мамочки». Ну и что такого? Прочти эту дарственную кто-нибудь посторонний – подумали бы, что снимок предназначался одновременно для сына и его отца, и только. Ольга специально так выпендрилась, чтоб истинный смысл был понятен только Борьке и больше никому. Тогда им обоим было приятно лишний раз пощекотать себе нервишки. И действительно: сколько народу видело эту фотку, но никто ничегошеньки не заподозрил! Даже Феликс...
Но ведь эта девчонка из провинции – Александра или как ее там – почему-то сразу поняла все! Сразу, как только откопала ту фотографию среди старого хлама в Борькиной комнате... Просто удивительно! Слава Богу, что эта влюбленная студенточка тогда изодрала снимок на мелкие клочки. Раз она догадалась – мог бы и Вадик поверить. Фу ты, не приведи Господи!
Ольга Геннадьевна припомнила еще один эпизод своей биографии, связанный со студенточкой из Звенигорска. Потом ей вспомнились другие мгновения – более приятные. Вспомнилось то давнее субботнее утро на жемчужниковской даче в Сосновке...
Феликс, как всегда по выходным, торчал на заводе допоздна, его ждали только к вечеру. Ольга, которой недавно исполнилось двадцать девять, была замужем за главным инженером уже пятый год – срок вполне достаточный, чтобы в ее точеном теле возникла острая, сосущая жажда новых ощущений. Собираясь на озеро, она задумчиво наблюдала из окошка, как ее ладно скроенный пасынок подтягивается на самодельном турнике. Насчитала раз тридцать – и сбилась.
Уже давно она с интересом – и не без удивления – присматривалась к подросшему Борьке. Тот за целый день, бывало, ни слова не скажет своей молодой мачехе, кроме хмурого «здрасте». Но ее опытный глаз все чаще подмечал, как при малейшей женской вольности с ее стороны штаны у парня предательски встают «палаткой»...
Пухлые капризные губки Ольги Геннадьевны тронула игривая улыбка. Она приняла решение. А почему нет?
«Сынок» оказался таким способным учеником, что «мамочка» только удивлялась. Но не огорчалась, о нет! За все шесть лет их близости – с перерывом на Борькину армию – у Ольги Геннадьевны не было повода обидеться на своего пасынка в постели. И вот однажды, таким же летним субботним утром, безоблачным и многообещающим, все разом кончилось... Ее «двоемужество», прочное материальное положение, машина и даже дача. Дачу пришлось продать: ни Борька, ни она сама не могли после всего случившегося бывать в Сосновке.
В тот роковой день Феликса тоже ждали под вечер, как обычно. А его, на грех, принесло в неурочный час! Надо же: бедняга ни о чем не догадывался, пока своими глазами не увидел свою жену и сына, так сказать, при исполнении. Они так увлеклись, что даже не услышали, как подъехала машина... Не мудрено, что обманутый муж и отец отреагировал неадекватно: как полоумный прыгнул в «Жигули» и помчался не разбирая дороги. А тут – сердечный приступ...
«Да, скверно все вышло с Феликсом. Роковое стечение роковых обстоятельств!»
А с другой стороны... Если б не это «роковое стечение» – как бы все они выбрались из патовой ситуации? Развод, только развод! И пришлось бы ей, Оле Жемчужниковой, начинать свою борьбу с нуля. За все – кроме разве что фамилии...
После похорон Феликса Михайловича пасынок удостаивал ее лишь холодным презрением. Ольга бесилась, но в конце концов ей пришлось смириться. Настолько, что она стала думать: такова ее карма. «Мы разошлись, как в море корабли...» Что ж, еще не вечер. Ей тогда было только тридцать пять. А не заглядывать в паспорт, так больше четвертака не дашь. Она еще очень, очень недурна, и она просто обязана позаботиться о себе! У нее все получится. А этот сопливый ублюдок, возомнивший себя суперменом, пусть катится ко всем чертям! В конце концов, он не единственный мужик на свете. реалистка!
Когда городские окраины сменились величественными зданиями Плехановской, большая часть которой была застроена после войны в стиле «социалистический ампир», над крышей Вадимовой «Лады» впервые полыхнуло, а потом и крепко громыхнуло. Будто испугавшись, дождь на несколько мгновений притих, а потом с новой силой обрушился на город. Редкие прохожие на тротуарах помчались бегом под зонтами-парусами, наполненными бурей.
– Ну вот тебе и гроза, лисичка-сестричка! Что я говорил? Ч-черт, какая пробка... Наверное, что-то там с трамваем впереди.
Кривицкий озабоченно взглянул на часы.
– Ладно, Вадик, высади меня здесь, – милостиво разрешила Ольга Геннадьевна. – Тебе же сейчас направо. А то потом не пробьешься обратно, еще полчаса потеряешь.
– Ну что ты, Олюшка: льет как из ведра! Промокнешь!
– Это за полквартала-то? Не бойся, растаять не успею: кое-что тебе останется!
Она игриво провела ладонью по его бедру – от колена к паху, и Вадим судорожно вцепился в руль сразу ослабевшими руками.
– Прижмись поближе к тротуару, я выскочу. – Ольга достала из сумки зонт и чмокнула любовника в щеку. – Чао, милый, до завтра! Спасибо за чудесный уик-энд.
«Какая женщина! – смятенно думал Вадим, провожая глазами изящную фигурку под розовым зонтиком.
Когда Ольга Геннадьевна, бегом преодолев свои полквартала, вскочила в просторный подъезд, выложенный кафельной плиткой, ее текстильные полукеды были мокры насквозь, а с ветровки и брюк – не говоря уж про зонт – ручьями стекала вода. Снаружи бушевала настоящая гроза с ливнем. А здесь, за двойными дверями подъезда, стихия отдавалась лишь слабым шумом дождя и редкими приглушенными раскатами. Каждый шаг, каждое движение рождали гулкое эхо. Было пустынно, таинственно и совершенно темно – как ночью. Разумеется, никто из соседей не догадался включить свет: ведь из-за грозы стемнело средь бела дня!
Чертыхаясь и отфыркиваясь, Ольга Геннадьевна пошарила сбоку на стене, щелкнула кнопкой выключателя, но светлее не стало. Вот дьявол! Наверное, пацаны опять лампочку выкрутили. Или из-за грозы что-то с электричеством?.. Этого еще не хватало!
А, черт с ним, с этим светом! Не так уж тут и темно – разве у самой двери... Не споткнется же она, в самом деле! Осторожно выбрасывая вперед ноги, Ольга преодолела широкий лестничный пролет – самый первый. Здесь действительно было посветлее: сквозь пыльное окошко на лестницу проникал сумрачный свет, размытый потоками дождя.
В этот миг ослепительная вспышка молнии на доли секунды выхватила из мрака каждую трещинку в ступеньках, каждую букву «настенной росписи»... Вслед за этим грохнуло так, как если бы снаружи обрушилась на землю вся Вселенная. Скорее! Скорей к себе, на четвертый этаж, укрыться от этой ужасной стихии... Почему-то этот всегда сумрачный, но такой знакомый подъезд, в который она ежедневно заходит столько лет подряд, сегодня вызывал у Ольги Геннадьевны смутную, необъяснимую тревогу. Какое-то противное сердечное дрожание... Вот что значит – гроза! Пожалуй, лучше все-таки, чтобы Борька оказался дома...
Но его не было. В квартире, которую ей пришлось отпирать всеми тремя ключами, было почти так же, как в подъезде: темно, сыро и абсолютно тихо – если не считать светопреставления за окнами. Ольга нажала спиной на тяжелую старинную дверь из натурального дерева, услышала, как слабо щелкнула собачка английского замка, и неуверенно позвала:
– Борис?..
В ответ, как и следовало ожидать, не раздалось ни звука. Вздохнув – не то разочарованно, не то, наоборот, с облегчением, – хозяйка щелкнула выключателем в прихожей. Слава Богу, со светом все в порядке! Лампочка под круглым матовым плафоном едва заметно моргала, но в квартире сразу стало уютнее. «И где его только носит в такую грозищу, Господи?..» А, черт с ним. Пора ей привыкать к тому, что скоро Борьки здесь совсем не будет. Между ними все уже выяснено, точка! Скоро здесь, на этих тридцати восьми квадратных метрах, воцарится Вадик Кривицкий – окончательно и бесповоротно. Уж тогда-то у нее всегда будет рядом надежное плечо, где можно спрятать испуганное личико от грозы.