-- Да, что-то странное... Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу...
-- Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.
-- До чего вы ко мне переменились, -- в смятении бормочет Петухов. -Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.
-- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.
-- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
-- Что... уже на след напали?
-- До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту -- авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.
-- И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
-- Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы... Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в нерешительности, потом бредет к выходу.
-- Ну, Саша!
-- Один есть! -- словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.
-- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.
-- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около года как из заключения, прописан в Туле.
-- Чем славен?
-- Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?
-- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
-- Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, свя-зался с диспетчером, она отвечает: "Не могу дозвониться пасса-жирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди ста-рые, очень просили не подводить..." Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй -- не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и порядок.
-- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
-- Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторон-ний, хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим". "Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину, спускаемся". Видно, все главное они уже... обтяпали.
-- Вы с ними по пути разговаривали?
-- Вначале немного пособачился. "Гони на Преображенку". А у меня спаренный заказ: "Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображен-ку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих ста-ричков. Тут толстый ухмыльнулся: "Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат". Погано так сказал... Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смолен-ской горит. И подпер момент -- понял, что дело не чисто.
-- Почему поняли?
-- Не знаю. Что помню -- все ваше. Сочинять мне теперь... -- он разводит руками.
-- Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?
-- Дальше махнул на красный свет. Жду свистка -- свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость -- опять ничего. Качусь как заколдованный.
Томин хмыкает.
-- Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили...
-- Вы хотели, чтобы вас задержали?
-- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!" И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заме-тит.
-- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!
-- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
-- Суть -- этажей побольше.
-- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- воскли-цает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
-- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
-- В чем виноват?
-- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...
-- А что же? Что не вышло?
-- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. -- Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?
-- Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не люби-тельские, в общем...
-- Продолжайте, пожалуйста.
-- Да, кажется, все.
-- Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! -- вскидывается То-мин. -Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
-- Например, слова, которые вас напугали: "Надо перемолвить-ся с любителем леденцов". Они же шли в определенном контек-сте?
-- Да, верно... погодите... о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в "Букет", чтобы отдать заказ на Смоленской -- не успевал уже. А кнопку вызова заело -- то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: "Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?" Кнопку, говорю, и сам починю. "Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу...
-- А что вы ответили на вопрос о трубке? -- повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.
-- Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное -- план... Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился все-таки -- и как раз слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе". Но какая идейка -- прослу-шал...
* * *
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все "досуха".
С полчаса назад "шестым чувством" ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился -- и поник, осунулся, руки мнут кепку.