— Да, что-то странное… Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь смысле, какую-нибудь фразу…
— Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно грубо.
— До чего вы ко мне переменились, — в смятении бормочет Петухов. — Вот хоть заявление — то сами велели, а сейчас…
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек, комкает заявление и сует в карман.
— И что же теперь будет? — едва слышно спрашивает он.
— Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
— Что… уже на след напали?
— До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту — авось у грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь бы избежать огласки. Да, напали на след.
— И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
— Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые всходы… Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в нерешительности, потом бредет к выходу.
— Ну, Саша!
— Один есть! — словно козырную карту, Томин шлепает на стол фотографию.
— Который сзади сидел, — говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в стороне.
— Кличут просто и скромно: Николай Петров, — сообщает Томин. — Около года как из заключения, прописан в Туле.
— Чем славен?
— Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис поплелся на ватных ногах?
— Отдельный разговор, — Знаменский подсаживается к столу. — Давайте, Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
— Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, связался с диспетчером, она отвечает: «Не могу дозвониться пассажирам, занято. Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди старые, очень просили не подводить…» Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру. Звоню раз, звоню второй — не открывают. Наверно, думаю за музыкой не слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но молчит себе, посапывает… Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы — и порядок.
— Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
— Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторонний, хозяев не знает, можно голос подать. «Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим». «Гур-гур, — по-тихому, а потом мне. — Валяй в машину, спускаемся». Видно, все главное они уже… обтяпали.
— Вы с ними по пути разговаривали?
— Вначале немного пособачился. «Гони на Преображенку». А у меня спаренный заказ: «Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской, забрать следующих пассажиров. На Преображенку, говорю, не с руки. Задний на дыбы: «А ну, трогай!» — и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали тихих старичков. Тут толстый ухмыльнулся: «Приболели, говорит, наши старички, пусть полежат». Погано так сказал… Короче, едем, и зло меня берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смоленской горит. И подпер момент — понял, что дело не чисто.
— Почему поняли?
— Не знаю. Что помню — все ваше. Сочинять мне теперь… — он разводит руками.
— Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду. Дальше?
— Дальше махнул на красный свет. Жду свистка — свистка нет. Проворонил начальник. Превышаю скорость — опять ничего. Качусь как заколдованный.
Томин хмыкает.
— Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который недавно повесили…
— Вы хотели, чтобы вас задержали?
— Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился на меня: «Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!» И все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались, а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не заметит.
— Отлично, Кирпичов! — оживляется Пал Палыч. — Это пригодится!
— А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
— Суть — этажей побольше.
— Не бывает чистого мата без примеси информации! — восклицает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
— Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
— В чем виноват?
— Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел… но не ручаюсь…
— А что же? Что не вышло?
— Потом, Саша, — останавливает Пал Палыч. — Я знаю. Так, полагаете, шофер? Собственник?
— Скорей — профессионал. Выражения некоторые… не любительские, в общем…
— Продолжайте, пожалуйста.
— Да, кажется, все.
— Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! — вскидывается Томин. — Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
— Например, слова, которые вас напугали: «Надо перемолвиться с любителем леденцов». Они же шли в определенном контексте?
— Да, верно… погодите… о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую по порядку. Значит, стал я звонить в «Букет», чтобы отдать заказ на Смоленской — не успевал уже. А кнопку вызова заело — то контачит, то не контачит. Толстый спрашивает: «Что, шеф, будешь делать, если механика откажет?» Кнопку, говорю, и сам починю. «Ну, а если, говорит, трубку разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?» В общем, начал чего-то рассуждать про нашу работу…
— А что вы ответили на вопрос о трубке? — повинуясь какому-то импульсу, любопытствует Пал Палыч.
— Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену доработать, главное — план… Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и помянули. Я только кончил с «Букетом» — дозвонился все-таки — и как раз слышу: «Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего себе». Но какая идейка — прослушал…
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все «досуха».
С полчаса назад «шестым чувством» ощутив перелом в деле, к друзьям присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился — и поник, осунулся, руки мнут кепку.
— Напрасно вы так тревожитесь, — успокаивает Томин. — Ведь они понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве нет?
— Если черепушка варит, то нет… Ошибку я допустил. Сунули рубль с мелочью. Я их — в карман, будто так и надо. Одно было на уме — успеть их выследить. Но они-то могут сообразить: недоплатили шоферу шестьдесят копеек, а он смолчал, — что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти шестьдесят копеек…
— Мы будем спешить, Артем Степанович, — обещает Знаменский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время друзья молчат.
— И все-таки есть в его показаниях… — произносит Томин.
— Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помозгуем вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожидаемых тысяч не нашли…
— Нет?
— Нет. Их и не было.
— Вообще не было?!
— Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шестьдесят копеек. Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка «общеизвестно». Пишется иначе: «По делу установлено». А по делу Петуховых существование денег не было установлено. О них было «известно»!
— Паша… наверняка?
— Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение — звонили с почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
— Ну и ну… — поражается Томин. — Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
— Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять…
— Угу. Любимым родителям на мороженое.