«Чувствуйте себя как дома» – звучало для меня комично. Какой же это дом, где тебе подают несколько основных блюд на выбор? Даже в праздники вроде Нового года, когда бабушка на пару с матерью ожидали гостей, хозяйкам приходилось корпеть целый день на кухне, нарезая ингредиенты для излюбленных салатов и закусок. Чтобы еще и два основных блюда к столу подать, никаких сил бы не хватило, да и места для заготовок. Владимир о подобных сложностях, похоже, не подозревал. Впрочем, доктор Смирнов и не выглядел как человек, что за полчаса сумел бы организовать ужин на две семьи. Впрочем, учитывая, какими многочисленными были Смирновы, должно быть, прибавка еще двух гостей не играла большой роли.
Стоя у стола с раздачей, я вдохнула аромат пряных трав и быстро определила своего фаворита в виде зажаристого куриного бедра. Из любопытства взяла из плетеной сеточки с начищенными до зеркального блеска столовыми приборами нож и ударила краем по золотистой кожице. Тонкая хрустящая корочка треснула, поднимая внутри меня волну аппетита. Я выудила щипцами приглянувшийся кусок и принялась размышлять над гарниром, и чем дольше я выбирала, тем сложнее было решиться, что же больше подойдет к курице.
– Лучше возьми картошку. Повариха, у которой отец заказывает для нас еду, всегда переваривает рис до странной липкой консистенции, – доверительным шепотом сказал Стас, подойдя к столу, и подхватил щипцами ближайший кусок рыбы.
– Может, мне именно такой рис и нравится.
Станислав ухмыльнулся и потянулся через меня за лопаткой. Он зачерпнул из глубокой кастрюли побольше мелких беби-картофелин, которые блестели на свету, щедро смазанные сливочным маслом. Над ними тонкими струйками вился пар. Они выглядели настолько аппетитными, что рот наполнился слюной, и я триста раз успела пожалеть о своем комментарии. Но как бы я ни старалась не выдать себя, предательское урчание из недр живота было мне не подвластно.
Рука Стаса зависла на полпути с новой порцией гарнира и сменила направление, целясь в мою тарелку.
– Что-то клейкий рис настолько бурной реакции не вызвал. Возьми, пока другие не расхватали. В большой семье зубами не щелкают, а хватают наперегонки.
– Я могла сама себе положить.
– Да почему ты всегда так остро реагируешь? Что бы я ни сделал, всегда брыкаешься, хотя никто не пытается обидеть.
– Может, и не пытаешься. Но и границы мои ты не уважаешь. Когда я говорю, что могу позаботиться о себе сама, ты, Стас, всегда спешишь прийти на помощь, хотя я о ней не просила.
– То есть мне не стоило отправлять Диану вместе с тобой к отцу и надоумить Артура похимичить с памятью девочек?
– Я не это имела в виду.
– А что ты имела в виду? Какие-то двойные стандарты получаются: как помогу в школе, ты даже спасибо после не скажешь, но и поперек слова тоже. А как невинно положил на тарелку пару горячих картофелин, так сразу трагедия.
– Стас, зачем ты так? Сравниваешь абсолютно разные вещи. В школе я была сама не своя и растерялась. Какие решения я могла принять, элементарно не помня, как бросилась на Артура и уж тем более как принялась его колотить? Последнее время я едва понимаю, что со мной происходит, точно телом управляет кто-то другой – темный и чужой. Если кто и устраивает драму из-за мелочи, то только ты сам, вместо того чтобы просто отступить.
– Это я-то драму устраиваю? – взвыл Стас, и я почувствовала, как все обратились в слух, пытаясь разобрать происходящее у раздачи. – Ты только что отчитала меня за жест заботы, как пятиклассника!
– Потому что это не забота! Ты эгоистично делаешь все так, как тебе кажется правильным с твоей любимой высокой колокольни самого крутого парня в школе. Одноклассницы теряют дар речи, когда тебя видят, и даже самые богатые ребята копируют именно твою стрижку и манеру одеваться. Привычка, что за каждым твоим жестом наблюдают со стороны другие и преклоняются в восхищении, уже вжилась тебе в подкорку. Ты даже не интересуешься, чего хотят другие, считая, что знаешь, как будет лучше. Но лучше для кого, Стас? Для них? Для меня?
Пальцы Станислава с силой впились в края тарелки, которую он держал. Он прожигал меня испепеляющим взглядом, и по тому, как губы Смирновы сомкнулись в тонкую линию, я догадывалась, что Стас сдерживает себя, опасаясь сказать лишнего сгоряча, но больше всего на свете мне хотелось, чтобы именно это он и сделал. Чтобы, в конце концов, был со мной честен и объяснил, какого черта всегда крутится вокруг меня.