Вергилий
Буколики. Георгики. Энеида
Буколики
ЭКЛОГА I
Титир, ты, лежа в тени широковетвистого бука,
Новый пастуший напев сочиняешь на тонкой свирели, –
Мы же родные края покидаем и милые пашни,
Мы из отчизны бежим, – ты же учишь леса, прохлаждаясь,
5 Имени вторить своей красавицы Амариллиды.
О Мелибей, нам бог спокойствие это доставил[1] –
Ибо он бог для меня, и навек, – алтарь его часто
Кровью будет поить ягненок из наших овчарен.
Он и коровам моим пастись, как видишь, позволил,
10 И самому мне играть, что хочу, на сельской тростинке.
Нет, не завидую я, скорей удивляюсь: такая
Смута повсюду в полях. Вот и сам увожу я в печали
Коз моих вдаль, и одна еле-еле бредет уже, Титир.
В частом орешнике здесь она только что скинула двойню,
15 Стада надежду, и – ах! – на голом оставила камне.
Помнится, эту беду – когда бы я бы поумнее! –
Мне предвещали не раз дубы, пораженные небом.[2]
Да, но кто же тот бог, однако, мне, Титир, поведай.
Глупому, думалось мне, что город, зовущийся Римом,
20 С нашим схож, Мелибей, куда – пастухи – мы обычно
Из году в год продавать ягнят народившихся носим.
Знал я, что так на собак похожи щенки, а козлята
На матерей, привык, что с большим меньшее схоже.
Но меж других городов он так головою вознесся,
25 Как над ползучей лозой возносятся ввысь кипарисы.
Рим-то тебе увидать что было причиной?
Свобода.[3]
Поздно, но все ж на беспечность мою она обратила
Взор, когда борода уж белее при стрижке спадала.
Все– таки взор обратила ко мне, явилась, как только,
30 Амариллидой пленен, расстался я с Галатеей.
Ибо, пока, признаюсь, Галатея была мне подругой,
Не было ни на свободу надежд, ни на долю дохода.
Хоть и немало тельцов к алтарям отправляли загоны,
Мы хоть и сочный творог для бездушного города жали,
35 С полной пригоршней монет не случалось домой воротиться.
Что, я дивился, богам ты печалишься, Амариллида,
И для кого ты висеть оставляешь плоды на деревьях?
Титира не было здесь! Тебя эти сосны, о Титир,
Сами тебя родники, сами эти кустарники звали.
40 Что было делать? Никак не выйти б иначе из рабства.
Столь благосклонных богов я в месте ином не узнал бы.
Юношу видел я там,[4] для кого, Мелибей, ежегодно
Дней по дважды шести алтари наши дымом курятся.[5]
Вот какой он ответ просящему дал, не помедлив:
45 «Дети, пасите коров, как прежде, быков разводите!»
Счастье тебе, за тобой под старость земля остается –
Да и довольно с тебя, хоть пастбища все окружает
Камень нагой да камыш, растущий на иле болотном.
Не повлияет здесь корм непривычный на маток тяжелых,
50 И заразить не сможет скота соседское стадо.
Счастье тебе, ты здесь на прибрежьях будешь знакомых
Между священных ручьев наслаждаться прохладною тенью.
Здесь, на границе твоей, ограда, где беспрестанно,
В ивовый цвет залетя, гиблейские трудятся пчелы,[6]
55 Часто легким ко сну приглашать тебя шепотом будет.
Будет здесь петь садовод под высокой скалой, на приволье.
Громко – любимцы твои – ворковать будут голуби в роще,
И неустанно стенать на соседнем горлинка вязе.
Ранее станут пастись легконогие в море олени,
60 И обнажившихся рыб на берег прибой перебросит,
Раньше, в скитаньях пройдя родные пределы, изгнанник
К Арару[7] парф испить подойдет, а к Тибру германец,
Чем из груди у меня начнет исчезать его образ.
Мы же уходим – одни к истомленным жаждою афрам,
65 К скифам другие; дойдем, пожалуй, до быстрого Окса[8]
И до британнов самих, от мира всего отделенных.
Буду ль когда-нибудь вновь любоваться родными краями,
Хижиной бедной моей с ее кровлей, дерном покрытой,
Скудную жатву собрать смогу ли я с собственной нивы?
70 Полем, возделанным мной, завладеет вояка безбожный,
Варвар – посевами. Вот до чего злополучных сограждан
Распри их довели! Для кого ж мы поля засевали!
Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы!
Козы, вперед! Вперед, – когда-то счастливое стадо!
75 Не полюбуюсь теперь из увитой листвою пещеры,
Как повисаете вы вдалеке на круче тернистой,
Песен не буду я петь, вас не буду пасти, – без меня вам
Дрок зацветший щипать и ветлу горьковатую, козы!
Все ж отдохнуть эту ночь ты можешь вместе со мною
80 Здесь на зеленой листве: у меня творога изобилье,
Свежие есть плоды, созревшие есть и каштаны.
Уж в отдаленье – смотри – задымились сельские кровли,
И уж длиннее от гор вечерние тянутся тени.
ЭКЛОГА II
Страсть в Коридоне зажег прекрасный собою Алексис.
Был он хозяину люб – и пылал Коридон безнадежно.
Он что ни день уходил под частые буки, в прохладу
Их густолиственных крон, и своих неотделанных песен
5 Жалобы там обращал к лесам и горам, одинокий.
1
Стих 6.
2
Стих 17.
3
Стих 26.
4
Стих 42.
5
Стих 43.
8
Стих 65.