Многие из бродячих польских групп, явившихся в Московию «за ловлей счастья», с легкостью меняли хозяев: «При осаде шведами Копорья Яков (Делагарди. — А. М.) принял перебежчиков-поляков (400 человек, которые из-за неуплаты жалованья ушли от Ходкевича, потом под разным командованием бродили по Московии и, наконец, примкнули к Якову со своими слугами. Чтобы они не бродили с грабежами, их приняли на службу, после того, как они присягнули на верность Карлу Филиппу и согласились получать ежемесячную плату в 6 злотых». Поскольку шведские наемники получали плату от московской казны, то, следовательно, перешедшие на их сторону вчерашние враги Шуйского теперь тоже получали от него же плату.
Скопин-Шуйский собирал в Новгороде меха, ткани, деньги и серебро. Серебро немедленно переправлялось на Новгородский денежный двор. В 1608–1609 годах он работал на полную мощность, о чем свидетельствуют и новые орудия чеканки — маточники с буквами н/PSI = 116 (1608) год и НРД (сокращенное название города без даты), и большое количество монет этих лет.
Шведским наемникам платили не только деньгами, но и мехами и сукном, которые расценивались как эквивалент денег. Так, Ю. Видекинд сообщал, что «Скопин раздавал воинам 5000 рублей деньгами и 3000 собольими мехами»; далее он рассказывал, что им снова было выплачено «4000 рублей деньгами и 2000 тканями (сукнами), и в течение нескольких недель» им было выслано продовольствие из города. Под Калязин Скопин посылал шведам «меховые шубы и плащи из толстого сукна для защиты от дождя, а также 4000 рублей».
Мощное национально-освободительное движение русских северных и поморских городов, а также городов Верхнего Поволжья, и наличие шведских воинских сил позволили Скопину-Шуйскому выйти в мае 1609 года из Новгорода вместе со шведскими войсками и 3 тысячным русским корпусом. Население было ожесточено грабежами и насилиями тушинских отрядов, состоявших из поляков и вольных казаков. Медленное, но победоносное движение Скопина-Шуйского к Москве освобождало города и деревни от власти тушинцев. Была снята шестнадцатимесячная осада Троице-Сергиева монастыря. Дороги на Москву освободились. Видекинд ликовал: военные успехи открыли «повсюду пути и скрещения дорог, они открыли свободный доступ к столице провианта и хлеба в изобилии. Бочка пшеницы, незадолго до того продававшаяся за четыре рубля, дошла до дешевизны в 70 денег… Отовсюду из местностей, ставших доступными, начало стекаться все в величайшем изобилии при низком уровне цен».
Открылись пути внешней торговли. Исаак Масса, прозимовавший со своими товарами в Вологде, писал: «Около пасхи… весь путь от Ярославля до Белого моря совершенно очистился, так что все купцы тотчас же по вскрытию рек с великой радостию отправились к морю и в Архангельск и здесь нашли свои корабли, [прибывшие] из Англии и Голландии, которых они уже не чаяли больше видеть». Впрочем, в это лето архангельская торговля оказалась не очень активной, так как, по словам того же И. Массы, иностранные корабли были вынуждены покинуть Архангельск, не дождавшись «купцов из глубины страны». Внешняя торговля смогла оправиться от потрясений 1607–1608 годов с меньшей быстротой, чем внутренняя.
После снятия осады Денежный приказ поспешил восстановить «доброту» копейки, поколебленную тяжелыми испытаниями 1608-го и первой половиной 1609 года. Возобновилась чеканка полноценных монет весом в 4 почки (0,68 грамма). Они были оформлены так, чтобы их можно было без труда отличить от копеек пониженного веса. Так как и эти копейки, и откупные московские монеты не имели на лицевой стороне никакого знака, новые полноценные копейки выделили тем, что на лицевой стороне, под ногами скачущего коня разместили буквы МО — знак Московского денежного двора, давно уже не употреблявшийся. Использовали также старый маточник лицевой стороны времени Федора Ивановича со знаком М/о.
«Доброта» русской копейки была восстановлена. Но для удержания стабильного качества монеты у казны явно не хватало средств. К тому же Василий Шуйский не скупился на подарки иноземцам, которые он раздавал помимо жалованья. Современники рассказывали, что каждому шведскому начальнику он дарил либо коня в полном уборе, либо золотые пояса, ожерелья, серебряные сосуды, либо шелковые и меховые покрывала, либо мечи редкой работы. Не исключено, что многие средства были извлечены им из монастырской казны. Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын писал, что после снятия осады с монастыря Шуйский забрал там «последнюю казну: …сосуды златыя и серебряня и позлащены, иже велицей достойны».
Безрассудная щедрость царя по отношению к иноземным войскам отнюдь не вызывала ответной признательности. Конрад Буссов рассказывал: «Понтусу и всем пришедшим с этим войском московский царь Шуйский был очень рад…, почтил всех офицеров по случаю прибытия золотою и серебряной посудой из своей казны, заплатил сполна всему войску все, что им причиталось, золотом, серебром, соболями. Но когда набили мошну, они обнаглели и стали учинять в городе одно безобразие за другим».