Через год вновь затеплилась надежда. Дело в том, что 9 декабря сняли с работы народного комиссара внутренних дел Н. И. Ежова. В газетах, правда, писали, что «тов. Ежов Н. И. освобождён, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его народным комиссаром водного транспорта», но всем было понятно, что его именно сняли и что недолго ему оставаться народным комиссаром водного транспорта. Придёт новый нарком и начнёт, как это у нас принято, разоблачать ошибки и преступления старого, а значит, могут пересмотреть многие дела.
Тут ещё выяснилось, что преемником Ежова назначили старого знакомого. Лаврентий сделал головокружительную карьеру — из Тбилиси его перевели в Москву, теперь он стал наркомом внутренних дел всего Советского Союза. Ашхен обрадовалась: теперь уж он, наверное, раздобрится, забудет старые обиды. Ведь от него теперь зависит судьба любого человека в стране, — неужели он не проявит великодушия? Да и кому, как не Лаврентию, знать, что Шалва никакой не шпион и не троцкист.
Долго она добивалась встречи с ним — теперь Лаврентий стал совсем недоступным, — но всё-таки добилась. Обстоятельства этой встречи нам неведомы, поэтому предоставим слово её сыну, которому она рассказывала об этом:
Он усадил её в мягкое кресло. Сам уселся напротив. Она ещё подумала, что хорошо бы без пошлых шуточек, но он и не думал шутить. «Вайме, вайме, — сказал он тихо, — что натворил этот мерзавец!..» — «Ну, хорошо, что это выяснилось, — сказала она строго, — ты ведь не можешь сомневаться, что Шалико…» — «Как ты похудела! — воскликнул он. — Вайме, вайме!..» — Потом сказал очень по-деловому: «Ашхен, дорогая, навалилось столько всего… оказывается, такой завал всяких преступлений! Так трудно это всё освоить, исправить… — внезапно повысил голос, — но мы разберёмся, клянусь мамой! Не я буду, если не разберёмся!.. — и схватил её за руку. — А Шалико я займусь завтра же, ты слышишь?..»
Ашхен, счастливая, с Лубянки летела домой как на крыльях… По пути забежала поделиться радостью с лучшей подругой Изой. Заговорились, размечтались, и домой она попала совсем поздно. Мария Вартановна тоже охала и всплёскивала руками: «Какая радость! Какая радость!»
В таком возрасте братья Булат и Витя остались без папы
Кстати, то, что она и в Москве ходила на приём к только что назначенному главным всесоюзным чекистом Берия, подтверждается не только романом «Упразднённый театр». Ближайший друг Булата Окуджава по Калуге Николай Панченко рассказывал со слов Булата, что Берия тогда успокоил мать, заверив, что быстро во всём разберётся, — не волнуйся, мол, поезжай домой, не успеешь доехать, как всё разрешится, всё станет на свои места. И дальше Булат рассказал Николаю, что маму арестовали сразу после приёма у Берия, в ту же ночь. Всего в Москве после возвращения из Тбилиси они прожили меньше двух лет.
Холодной зимней ночью в дверь постучали.
Вот как это запомнилось Ашхен Степановне:
Был февраль 1939 года. В том году была холодная зима. Ворвались в два часа ночи. Булат сразу же проснулся. Он себя считал большим мальчиком. Пугали нас, не били, но сказали стоять не двигаясь. Это было одной из форм мучения. <…>
В ссылку повезли вагоном, в котором были всевозможные люди — и политические, и воры, и проститутки. В день давали кусок хлеба и немного горячей воды. В туалет водили милиционеры. Довезли до Карагандинского лагеря. Одно время были в тюрьме, потом вели пешком пятьдесят километров. Привели в какой-то очень большой хлебный склад. С утра до позднего вечера заставляли работать. Спали на нарах. Кроме работы в хлебопекарне, нас заставляли строить и бараки. Я предпочла работать на стройке[26].
Что это было за место, рассказывает журналист Динара Бисимбаева:
Семьдесят лет назад здесь была степь. Голая, холодная и безлюдная степь. Сорок градусов жары летом, столько же, но со знаком минус — зимой. В зловещем 1937-м на основании приказа НКВД здесь появилось Акмолинское спецотделение КарЛАГа, АЛЖИР — Акмолинский лагерь жён изменников родины[27].
Ашхен свой срок отбывала в отделении этого лагеря под названием «Батык». Экономическое образование ей очень пригодилось — в конце концов её определили экономистом в совхоз.
В своих воспоминаниях подруга по несчастью, бывшая до ареста первым серетарём одного из райкомов партии Москвы, Ксения Чудинова, упоминанает об Ашхен:
В «Батыке» я встретилась и подружилась с Зиной Салганик, женой расстрелянного секретаря Фрунзенского райкома партии Москвы Захара Федосеева. С Зиной Салганик и Соней Зильберберг, старой большевичкой, мы сплотили небольшую группу москвичек-партработников. Ашхен Степановну Налбандян я хорошо знала ещё по Москве, она работала в Московском комитете партии[28].
28
Здесь и далее: