Будущая мама Булата Ашхен
И ещё Ашхен были присущи восторженность и романтизм, чего начисто была лишена Сильва. Отсюда — жажда переустройства мира, приведшая её в конце концов в стан большевиков.
В своей автобиографии в 1957 году она писала:
Родилась в 1903 году в гор. Тбилиси в семье рабочего-слесаря машиниста. Училась и окончила армянскую среднюю школу «Гаянян» в 1921 году[9].
Частная женская школа Гаяняна была одной из лучших армянских школ в Тифлисе, располагалась в Сололаки, армянском районе города, и имела замечательных преподавателей. В частности, армянский язык там преподавал крупный филолог, в будущем академик Степан Саркисович Малхасянц.
В первое десятилетие XX века материалистическое мировоззрение распространилось в различных кругах и даже стало проникать в духовные учреждения. А что уж говорить об учебных заведениях, тем более таких прогрессивных, как школа Гаяняна. Новые знания оказывали большое влияние на учащуюся молодёжь, и результаты не заставили себя долго ждать, тем более, что Ашхен рано оставила детские шалости и увлеклась чтением. В 1919 году, в возрасте шестнадцати лет, Ашхен примкнула к большевистскому движению, вступив в ученическую организацию «Корпорация», которой руководил Гурген Восканян. Уже в начале 1920 года, всё ещё будучи школьницей, она вступает в подпольный комсомол, а чуть позже в такую же незаконную большевистскую партию.
И ничто не могло свернуть Ашхен с её пути — ни суровый отец, ни благоразумная старшая сестра, ни их веские доводы и аргументы.
…Степан спросил у своей плачущей дочери Ашхен, мягко и участливо:
— Вот я рабочий человек, да? Я трудящийся, да? Я свою работу выполняю?
Скажи, скажи…
Она кивнула, утирая слёзы.
— Целый день работаю, — продолжал Степан, — вечером делаю шкаф с аистами. Тебе нравится?.. Тебя кормлю, одеваю… корову дою… Да? Что хочу — делаю, да?
— Да, — сказала Ашхен.
Он помолчал, оглядел притихший стол и ещё тише спросил:
— Какая мне нужна свобода? Скажи мне, цават танем[10], какая?
Этот очень серьёзный, может быть, даже трагический диалог из «Упразднённого театра» Дмитрию Быкову показался ироническим.
Чем же занимались эти молодые бунтари? Да, собственно, антигосударственной деятельностью. Вот как рассказывала об этом сама Ашхен в той же автобиографии:
Вела работу среди учащейся молодёжи, а также среди рабочих типографии. Работу вела агитационно-пропагандистскую, а также участвовала в распространении прокламаций и т. п. Принимала участие в подготовке и проведении Первомайской демонстрации в 1920 году.
Сын Ашхен писал об этой её деятельности в своём автобиографическом романе:
— За нами гналась полиция <…> мы убежали. <…>
— Ты что, с ума сошла? — спросила Сильвия. — Ты хочешь, чтобы нас всех арестовали? Чего ты хочешь?.. <…>
— Свободы людям, — упрямо сказала Ашхен.
— Каким людям?! Каким? Каким? Где они?! — крикнула старшая сестра.
— Всем трудящимся, — упрямо сказала Ашхен. <…>
— Ну хорошо, — сказала Сильвия, — ты у них спросила, хотят ли они этого?
Как тут не вспомнить бессмертное «Горе от ума»: «Уж коли зло пресечь: забрать все книги бы да сжечь». Прагматичная, приземлённая Сильвия оказывается во сто крат мудрее своей начитанной сестрёнки. И демократичнее, как ни странно, — «ты у них спросила, хотят ли они этого?»
Юная революционерка Ашхен Налбандян
Но разве можно переубедить фанатика?..
Советизация Грузии, или (в переводе на человеческий язык) оккупация Советской Россией вмиг превратила Ашхен и её товарищей из гонимых преступников в уважаемых людей. Уже в феврале 1921 года Ашхен становится сотрудником отдела культпропаганды в горрайкоме комсомола Тифлиса (тогда уже появились все эти дурацкие словечки: культпропаганда, горрайком, комсомол).
Вот тут-то, на комсомольской работе, она и знакомится со своим будущим мужем Шалвой Окуджава. Тот, революционер уже со стажем, ещё гимназистом в родном Кутаисе был заметной фигурой.
Очевидец и участник тех событий Владимир Мдивани вспоминал:
В качестве комсомольского вожака он (Шалва) всегда выступал на общегородских митингах учащихся, на которые и мы, малыши, попадали. И, естественно, митинговую деятельность Шалико, его зажигательные, правдивые, самые левые выступления я ставил превыше всего, вот кто казался мне олицетворением настоящего революционера[11].