В одном интервью на вопрос, нравилось ли ему работать в школе, он ответил с предельной откровенностью, не оставляющей никаких, казалось бы, возможностей для дискуссий на эту тему:
Школу, честно говоря, я не любил — за консерватизм, да и учителем был плохим[39].
Вот в этой-то фразе, наверное, и есть ответ, почему он был «никаким» учителем — ему претил консерватизм, царящий в то время в школе, как и везде, собственно.
А так вспоминает школу другой калужский писатель, Сергей Васильчиков, приехавший в калужский край в том же, 1950 году, как и Булат, — тоже, между прочим, преподавать русский язык и литературу:
Говорить о преподавании литературы в школе в ту пору скучно. Она была настолько политизирована, искалечена вульгарной социологией, что больше походила на некую политграмоту[40].
Вот оно, ещё более точное объяснение, почему Окуджава был «никаким» учителем. Ну не хотел он, не мог учить детей по такой программе!
Я считаю — тогда это уже во мне созрело, — что в школе не столько надо давать знания, сколько пробуждать интерес, приобщать, обучать навыкам приобретать знания самостоятельно[41].
Впрочем, надо сказать, что не всегда деятельность свою как учителя он оценивал отрицательно:
Получилось так, что я был неплохим педагогом, даже хорошим педагогом, но учителем был неважным, потому что преподавание не любил. Мне не нравилось учить, требовать. Но другого выхода не было[42].
И в свете этого мнения о нём его бывших коллег видятся не совсем справедливыми. Он действительно был «никаким» учителем, но только в понятии того времени. Он совсем не подходил под тогдашний стереотип хорошего учителя.
А впрочем, что это я? Скорее всего, и сегодня такой учитель вряд ли пришёлся бы ко двору. Но я почему-то думаю: будь таких учителей побольше, жизнь наша была бы лучше…
Что касается музыкальных «упражнений» учителя, то они не были секретом для всей школы. Да и как могло быть иначе, если гитара у него тут же лежала, в учительской, и он часто пел на переменах или если бывал свободный урок. Но что именно он тогда пел, те, с кем мне довелось встретиться, не запомнили, а молодых учительниц, что были тогда с ним дружны и общались чаще, повторюсь, в Высокиничах мне застать уже не пришлось. Остальные же были редкими случайными слушателями и не предполагали, что он может петь что-то собственного сочинения.
Лидия Петровна Брыленко говорит:
— Просто мы с открытыми ртами сидели всегда и слушали, я и не ставила целью, чтоб запомнить, что он там поёт, я просто наслаждалась его голосом, игрой на гитаре. Он так виртуозно с нею обращался, ну, как с игрушкой…
Простим неискушённой сельской учительнице некоторое преувеличение насчёт виртуозного обращения с гитарой, но вот что говорит один из бывших его учеников:
— Он из всего мог извлекать музыку, даже простой карандаш в его руках издавал музыкальные звуки…
Коллеги ему говорили: «Вам надо не литератором, а артистом быть».
Помнят гитару и ученики. Уже упоминавшаяся Валентина Титова рассказывает:
— Гитару в школе сначала не видели, а потом он принёс её и говорит: будете хорошо себя вести, я вам в конце урока что-нибудь спою. Песни были незнакомые, похоже, что он сам сочинял их. Но это только в конце урока, и то, если урок прошёл хорошо. Осмотрит класс, скажет, что сегодня мы вели себя хорошо, к уроку подготовились хорошо — две пятёрки, две четвёрки, и идёт за гитарой. Приятные были песни, нам очень нравились.
А ещё у нас один учитель по физике был, так он у нас в конце урока на скрипке играл, я, правда, не запомнила, как его звали. Он тоже недолго пробыл в школе.
Мне уже приходилось удивляться в первой главе повествования такой странности, что учителей, помнящих Булата Окуджаву, ещё можно встретить, а учеников днём с огнём не сыщешь, да и те, кого встретишь, ничего вспомнить не могут. Это и понятно, ведь он совсем недолго пробыл в их школе. Поэтому и учителя, работавшие тогда с Булатом, по большей части мало что помнят или помнят что-то такое, о чём не хотят рассказывать.
Одна из моих собеседниц долго мялась, пытаясь вспомнить что-нибудь хорошее об интересующем меня учителе, но, видимо, ничего не вспомнила и, с трудом преодолевая неловкость, вымолвила:
— Вы знаете, если вот так откровенно… он не внушал доверия.
Этой фразой можно, пожалуй, обобщить впечатление сельчан от необычного учителя. Отчасти здесь и неприятие городского человека деревенскими, обусловленное разными факторами, в том числе и уровнем образования. Но главное, как нам представляется, не это. Галина тоже сильно отличалась от деревенских, даже ещё сильнее: её отец был уважаемым человеком, полковником, а не каким-то там «японским шпионом», как отец Булата, но она везде быстро становилась своей. А Булат — нет. Ну, хоть старался бы, что ли, скромнее себя вести, чтобы видели люди, что он не такой, как его родители…
39
40
41
42