Галина Васильевна умерла в тридцать девять лет, через год после развода с Булатом, от сердечного приступа. И боль от этой трагедии, в которой в чём-то, наверное, косвенно повинен был он сам, сопровождала его всю жизнь.
На долю этой весёлой и доброй женщины выпали самые трудные, неустроенные годы жизни Булата, годы ожиданий и надежд, и её мягкий спокойный характер помог ему преодолеть все невзгоды. На чёрно-белых снимках того времени не видно её зелёных глаз, но некоторые близкие ему люди говорили мне, что «Господи, мой боже, зеленоглазый мой» в «Молитве» — это о Галине. В частности, это говорил Виктор Шалвович, брат Булата.
…Выйдя из облоно, Булат оглядел толпу молодых специалистов, только что, как и он, получивших назначение, и крикнул: «Кто в Шамордино?» Отозвалась одна девушка, и они вместе пошли искать попутную машину. Девушку звали Вера Лапшина, ей предстояло учить детей математике.
Вера Яковлевна Кузина (Лапшина) тоже помнит этот момент:
— Я закончила Калининский пединститут. Нас пятнадцать человек в Калугу приехало. Предложили нам список школ в разных районах области. Все выбирали поближе к железной дороге. А я выбрала Шамордино, потому что это название мне было знакомо — незадолго до этого прочитала воспоминания Т. А. Кузминской «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне»[12].
Вот так, только Толстым в Шамордино и заманивали. Чем было плохо это село — добираться неудобно, автобусы туда не ходили, и доехать можно было только на попутной машине. И то не до самого села, а до Каменки, откуда ещё километра два-три пешком надо было идти, причём в гору.
Попутка довезла их до районного центра — Перемышля. Вера осталась ловить машину дальше, а Булат пошёл искать районо. Оно оказалось совсем недалеко, в большом двухэтажном доме. Заведующий встретил молодого специалиста очень хорошо: до этого у них в районе не было преподавателей с университетским образованием, а тут сразу два — муж и жена. Немолодой уже, но подтянутый, с военной выправкой, Павел Иванович Типикин до войны сам учительствовал здесь же. В войну дошёл до Германии, встретил победу заместителем командира артбатальона.
В Перемышль вернулся в 1948 году и был назначен заведующим районным отделом народного образования. Типикин и Окуджава понравились друг другу, может быть, оттого, что оба воевали, оба служили в артиллерии.
Заведующий районо, не скрывая радостной улыбки, позвонил директору школы, расписывая меня самыми фантастическими красками. Затем он сам лично проводил меня до шоссе, усадил в кузов случайного попутного грузовика и пожал мне руку[13].
Это была первая, но далеко не последняя их встреча: Павлу Ивановичу Типикину ещё предстоит в скором будущем сыграть в жизни Булата важную роль — если бы не его помощь, жизнь молодого словесника могла бы сложиться куда как менее благополучно.
Окуджава добрался до места, и увиденное несколько примирило его с судьбой сельского учителя:
Этот холм, мягкий и заросший, это высокое небо, этот полуразрушенный собор, несколько домишек вокруг… А там, за оврагом, — Васильевка, деревенька, похожая на растянувшуюся детскую гармошку…
…Как хорошо! Как тихо! И солнце… Внизу, под холмом, счастливой подковкою изогнулась река. На горизонте лес. Почему я отказывался ехать сюда? Не помню. Уже не помню… Солнце. Ранний вечер. И ни души. Что может быть лучше после грохота поездов, духоты вагонов, суеты большого города, тряских грузовиков, равнодушных чиновников?
Место было действительно чудесное. Когда-то здесь, на высоком берегу реки Серёны, был большой женский монастырь.
Кстати, о названии реки. Дело в том, что калужане называют её несколько иначе, чем услышал я в первый раз — Серёна. Но старожилы той местности, с которыми мне довелось беседовать, настаивали на ударении на первом слоге. О происхождении же названия мне никто не смог ничего сказать. Была у меня своя оригинальная версия объяснения этого названия — так нет же! Две мои подруги-редакторши так на меня накинулись, что я промолчу, пожалуй[14]. С женщинами спорить…
Так вот, монастырь. Основал его знаменитый старец Амвросий из Оптиной пустыни, прототип старца Зосимы в «Братьях Карамазовых», а в миру — А. М. Гренков. Для монастыря было выбрано, как уже сказано, изумительное по красоте место — с холма открывался вид на долину, в которой, причудливо извиваясь, река делала почти полный круг.
12
Здесь и далее воспоминания очевидцев приводятся в виде расшифровки нередактированной диктофонной записи.
13
14
Серен, по Далю, — это гололёд, ледяная корка, снежный и ледяной наст, который ломается, крошится и хрустит, — в том числе на реке. Вероятно, в давние времена зимой, когда речка замерзала, бабы ходили бельё полоскать в проруби и говорили — пойдём «на лёд», на серен, то есть, а потом постепенно так стали и саму реку называть.