Земля поддалась, открывая огромную яму. Он потерял равновесие, взмахнул руками, выронив кинжал, и опрокинулся в пустоту.
Ткань рубахи натянулась, затрещала, принимая на себя немалый вес купца. Его ударило спиной обо что-то деревянное и швырнуло лицом вниз. Удар о землю выбил из него дух. Голову и плечи засыпала подсохшая трава и обломки веток. Прежде чем последняя успела упасть на его голову, Афанасий вскочил, сжимая кулаки, и замер в изумлении.
Он стоял на дне большой ямы-ловушки, глубиной в три человеческих роста. В дно были воткнуты заостренные деревянные колья, один из которых, зацепившись за рукав рубахи, смягчил падение. Стены были гладкие, будто специально отполированные. Над головой зияло отверстие со следами порушенной им маскировки.
– Господи, на кого ж такую поставили? – вслух спросил Афанасий, оглядывая огромное сооружение. – На слона, что ль? Так они тут вроде не ходят. На того, кто в кустах шебуршал? Наверное, но тогда каких же он размеров?
Сверху раздалось… Нет, не рычание. Какое-то утробное мурчание. Навроде кошачьего, но басовитое, с хрипотцой. На краю ямы что-то заворочалось, вниз посыпались куски маскировки. Афанасий отпрыгнул подальше, больно ударился спиной о кол. Прижался к нему спиной, выставив клинок навстречу неведомой угрозе.
Над краем появилась огромная морда, отдаленно напоминающая кошачью, да не совсем. Черный нос, маленькие, прижатые к черепу уши, пронзительный взгляд желтых глаз под нависшими бровями, тяжелая нижняя челюсть. Длиннющие белые усы и черные полоски на рыжей шкуре.
Зверь приоткрыл пасть, обнажив желтые, кривые, огромные как сабли клыки, и снова издал то самое мурчание. Облизнул длиннющим розовым языком черные губы, оглянулся на что-то невидимое, опять посмотрел на купца и снова замурчал утробно. У Афанасия волосы на загривке встали дыбом.
– Поди! – заорал он и взмахнул кинжалом.
Хищник мягко поднялся на лапы и прошелся по краю, не отрывая от русича голодных глаз. Протянул огромную лапу, выпустив кривые острые когти. Так же пристально глядя на купца, прошелся в другую сторону, явив взгляду впалые полосатые бока.
Тигр?!
Афанасий слышал легенды об этих огромных страшных зверях, за один присест способных сожрать целую деревню. Или перепрыгнуть саженный забор с коровой в зубах. или разворошить крышу дома и, спрыгнув внутрь, добраться до прячущихся.
А яму-то, наверное, как раз для него и отрыли – глубокую да гладкую сделали, чтоб не вылез. Все же кошка, хоть и большая. И колья вкопали с большим промежутком, на счастье купца, эвон какая туша. Может, и хорошо, что он сюда сверзился, а то настиг бы его тигр в лесу, порвал бы точно, кинжалом от такого не отобьешься.
Хотя, оборвал тверич поток страшных мыслей, рычит-то он страшно, конечно, но ежели по размерам сравнивать, так против нашего мишки бурого, похоже, не устоит. А на бурого люди и с одной рогатиной хаживали. Не все возвращались, то правда, но ведь бороли изредка. А ежели против белого, что из земель северных, где вечные снега, так и вообще кошка это драная.
Однако что делать-то? Ждать, когда зверь уйдет, и пробовать вылезти? Забраться на кол, как мужики на ярмарке за сапогами, да прыгнуть с него на край, пальцами зацепиться. Даже здоровый, в молодые годы, с трудом он смог бы совершить такое, а уж теперь-то… Остается только ждать. Вдруг охотники какие придут проверить, не попался ли полосатый? Да этого гада заодно прогонят, а то и застрелят? Или сам он уйдет, решив пообедать кем-нибудь более доступным?
Афанасий зло посмотрел на тигра. Тот улегся на краю, положив на лапы большую голову. На купца он глядел пристально, но как-то грустно, – вот, мол, еда-то, но видит око, да зуб неймет.
Меж тем смеркалось. Вопреки ожиданиям, тигр не ушел, просто прикрыл глаза. Но уши его все время двигались, чутко ловя любой шорох вокруг. Ноздри раздувались, втягивая в себя разнообразные запахи ночного леса. Судя по седым шерстинкам на морде, зверь был немолод. Тяжело ему уже было гоняться за зайцами и кабанами, вот он и решил выждать, когда менее подвижная добыча сама полезет в пасть.
Словно в подтверждение этой мысли, тигр рыгнул и завозился, удобнее устраивая голову на лапах. Тяжелый кошачий дух достиг ноздрей купца. Ну нет, брат, дырку ты от бублика получишь, а не Афанасия, подумал купец и удивился тому, как желчно звучат его мысли, аж во рту горько. За время путешествия он очерствел, стал жестоким. В мыслях и словах его часто проскакивали ругательства, чего раньше за ним не водилось. Он чувствовал постоянное раздражение и злость на всех окружающих, неважно, виновны они в чем или нет. Ведь, казалось бы, наоборот, столько всего интересного повидал, столько узнал полезного, сокровища, считай, добыл на безбедную старость, радоваться надо, ан нет. Может, история с Лакшми виновата? Тоже вряд ли. Дело пусть и недавнее, но прошлое, потерянного не вернешь, чего переживать-то? Наверное, это старость. Заканчивать надо с беготней, драками и прочим. Домой бы вернуться.