Иногда Зиммелих облизывает сухие и потрескавшиеся губы. Сарматские воины в насмешку предлагают воду: один из сотников даже бросил мех с вином в ноги царям, но ни Зиммелих ни Ассей не тронули его. С полчаса назад, они положили больше сотни сармат и передвинулись в центр перекрёстка. Здесь ровная земля, с наезженной за века колеёй и, ничего не мешает двигаться ногам в предстоящей схватке. Сарматы с уважением следят за царями и ждут приезда своего царя, прислушиваясь к разговору братьев.
— Ассее тебе не кажется странным, что нас не трогают?
— Нет, мой брате, да и тебе, догадываюсь — тоже. Я догадываюсь, почему. Помнишь, когда мы были в этом месте?
— Ещё бы! — хохотнул Зиммелих. — Мы напились и начали сражаться на мечах, а Тертей остановил нас. Лет пятнадцать как прошло. Ассее?
— Я слушаю тебя мой брат, слушают нас и сарматы.
— Пусть слушают, нам то — что? Я вот что вспомнил Ассее! — оживился Зиммелих. — Ты помнишь старую легенду о битве киммерийских царей, когда в эти земли пришли наши предки?
— На кой они тебе, брате? Это было так давно. — Ассей внезапно умолк, напрягшись и прочитав мысль брата. Он нервно поправил на голове волосы. — Зиммелихе, я понял тебя… тогда… Да я понял, почему киммерийские цари сражались и убивали друг друга, вместо того, чтобы вступить в сражение с нашими отцами. Они, тем самым спасали свой народ. Отдельные племена влились к нам и перемешали свою кровь с кровью сколотов, а царей погребли со всеми почестями.
— А отец мне говорил, что они сражались друг с другом, брат с братом для того — Зиммелих снизил голос до шёпота — чтобы…
— Чтобы разрубать головы своих братьев. Они не хотели, чтобы наши отцы использовали их головы как чаши — прошептал Ассей. — Я понял тебя Зиме, брате. Мы можем положить ещё много сармат, но я считаю — сотня отобранных нами жизней, не сделает нас доблестнее, чем мы есть. Я понял — ты предлагаешь…
— Да, именно то, что ты подумал брате. Пусть твоя рука не дрогнет. Сейчас, наверняка появится их царь, и будет торговаться со мной. Земли наши теперь принадлежат им, но остался ещё один приз — руки моих дочерей. Как жаль, что я не убил его, тогда в Торжише. Как ты думаешь, Ассее, Тертей и Хорсил выбрались?
— Однозначно брате. — улыбнулся Ассей. — Они наверняка в безопасности, иначе нас давно бы закидали стрелами. — Ассей принюхался и повернулся к чему-то прислушиваясь. — Что это? — спросил он. — Кто-то запалил мою степь. Этот запах я не спутаю ни с чем.
— Я не ощущаю, брате. Какая нам разница. Ты, — голос Зиммелиха дрогнул — если когда я обидел прости… Вон приближается и ихний царь.
— И ты — горячо зашептал Ассей — если что не так — прости и прощай мой брате и мой царе. Знаешь Зиме, под Фатом твой брат сказал мне странную вещь, будто он уже видел меня, но в другой ойкумене. Я не совсем понял его, а теперь думаю…
— А мне — оживился Зиммелих — Степан показал мне всю ойкумену брат. Он опустился с небес на летающем шатре. Ойкумена так велика, что мы — маленькие песчинки в ней, а наши земли — маленький камушек, вмещающийся на ладони… Я видел её с высоты, где никогда не летают птицы.
— Так звёзды падали тогда, — это Степан?
— Да, это был он. Он сказал, что родится в землях Меотиды — твоих землях, брате!
Ассей неожиданно повернулся. Глаза братьев встретились. Ассей долго смотрел, а потом сказал. — Он и есть наш бог и брат. Я верю тебе. Другому бы не поверил. Тебе — верю! А слова Степана я понял вот как брате… погоди, вот и ихний царь. Ну да и «полынь» с ним. Договорю. Я знаю Зиме, — знаю, — с жаром и, торопясь, произнёс Ассей: — Наступит время, и мы снова придём в этот мир, чтобы надеть боевые пояса. Я уверен брат! А вот и их царь. И ещё — Степан сказал, что мы такие же великие воины, как маршалы — Рокоссовский и Василевский, изменившие ход второй мировой в… степи. Ещё он сказал, что Степь — наша великая степь, раскинувшаяся на все пределы, решала и, будет всегда решать все вопросы мира ойкумены. Я не понял Степана, но понял другое, он.. — Ассей напрягся. — Приготовься. — Царь Меотиды сжал губы и улыбнулся. — Я закрою глаза, во время удара брате, не хочу видеть. Слова больше не нужны.