— Входи, входи. А, ты? Заждался я тебя, господин поручик. Поди, в Москве у государя гневаются. Что долго так? Трудно было?
— Ох, трудно, князь! Пока доехал из Белгорода на Бахмут да там устроился, почитай, неделя прошла. А потом и началось: казаки описывать себя не дают, новоприхожие из беглых скрываются по лесам и буеракам, и казаки их скрывают. Просил, уговаривал — помогает плохо. Начал сказывать с грозами: Белгород и Москва, мол, не пожалуют за ослушание, быть вам в великой опале и в смертной казни. Еле уговорил...
— Что же они — не хотят, что ли?
— Вопят, круги собирают. «Не хотим, — кричат, — Дон река вольная. У нас исстари такая заповедь: с Дону выдачи нет!»
— А о соляных варницах и прочих угодьях что говорят?
— Те места, мол, наши, мы здесь первые поселились, потому и владаем. А прочие — торцы, изюмцы — бывают здесь наездом, варят соль и едут к своим домам, тут, мол, не живут и место то не крепят.
— Голутва донская и сброд набеглый! Погодите, доберется до вас государь, не то петь будете!.. — Нахмурив брови, посуровевший генерал посмотрел на сумку в руках у поручика: — Описи привез?
— Привез, господин генерал. — Языков вынул бумаги, положил на стол перед князем. — Вот описные и переписные книги, вот сказки, от жителей взятые, вот чертеж тому новопоселенному месту.
— Потом читать буду. Сказывай: кто на Бахмуте живет? Откуда они?
— Из русских людей, — скороговоркой начал поручик, — беглых 66 человек: розных городов настоящих 36, а их детей 30. Из них торских жителей 18, у них детей 23; мояцких жителей 4 с 4 детьми; Переяславля-Рязанского волостной крестьянин один, а которой волости, — неведомо, живет у черкашенина из найму; туленин посацкой человек, у него — сын; москвитин посацкой же; синбирянин посацкой; староосколец городовой; курчан посацких два, стрелец один; белогородцов городовой службы один да недоросль; города Королевца посадкой один; суздалец гулящей человек один, боярской крестьянин один; арзамасец посацкой один, у него — сын; тополец гулящей один.
— Погоди, поручик, остановись, бога ради! Как пономарь строчишь... Из многих мест, выходит, бегут туда... Голытьба к голытьбе тянется! И ведь не только из близких мест идут, — из Симбирска, Рязани, Тулы, из самой Москвы. Напасть-то какая! Ведь война идет, да война-то какая тяжелая! Всей России силы собрать надобно. А тут — бегут, бегут!
Генерал помолчал. С недоброй усмешкой спросил Языкова:
— Ну, а наших, белогородской службы казаков черкасских, много ли там?
— Немало, князь, — поручик сокрушенно вздохнул, снова уткнулся в список, — Изюмского полку казаков 111 человек, а с сотником 112 будет.
— Из каких городов?
— Торских жителей: сотник 1, казаков 72, изюмцов 18; мояцких жителей 17; Изюмского ж полку казаков 4, а которых городов, — неведомо.
— Ай-яй-яй! Куда ж глядит Шидловский?! Больше ста казаков из городов с царской службы ушли. Он сам-то хоть ведает о том?
— Говорят: ведает, пишет в Москву с жалобами.
— Писать хорошо, но с этим сбродом нужно по-другому: в кнуты и батоги взять! Толку больше будет. Согласен?
— Согласен, господин генерал. С ними инако поступать неможно.
— Ну, ин Москва разберется, царь укажет. А что же ты о донских казаках не говоришь? Поди, понаехали на Бахмут, богатеют на соли?
— Мало их сыскалось, господин генерал, — только два человека. Один из Черкасской станицы, в роспросе мне сказал: живет на речке Бахмуте в курене прикащиком у донского казака наездом для варки соли. Другой, из Дурновской станицы, служит в донских казаках пять лет, а отец его исполняет рейтарскую службу в Казани.
— Два человека... — хмыкнул Кольцов-Мосальский. — Курям-то на смех будет. Атаман и Войско Донское, слышно, челобитья в Москву шлют, просят те места им отдать: они-де селятся по речке Бахмуту, построили крепость, стерегут те места. А у тебя — два человека, да и то один из них — наездом! За дураков, что ли, они нас почитают?!
— Истинную правду говорить изволишь, господин генерал. Не хотят казаки в перепись итти, укрываются.
— А много ли завели варниц соляных, строений поставили?
— Немало, князь: у русских людей и у черкас солеваренных колодезей 29, дворов 49, изб липовых тоже 49, анбаров липовых 11, куреней и землянок 48.
— А сколько у кого — у русских людей, у донских казаков, у черкас?
— Того, господин генерал, написать не успел...
— Так... — князь поднял брови, с недоумением глянул на бумаги. — Как это не успел? А как далеко, в скольком расстоянии русские и черкасы с донскими казаками живут? Какие крепости те донские казаки построили? Узнал? Или тоже не успел?
— Не успел, господин генерал, да и невдомек было.