Кондрат не замедлил, вошел и спросил:
- Как дела, Никифор?
- Просмотрел всю документацию, - ответил я.
- Так скоро управился?
- А чего тянуть? Читаю я быстро, соображаю хорошо, а разбор документов дело для меня привычное, зря я что ли, столько времени писарем у тебя был.
Ухмыльнувшись, отец посмотрел на бумаги и, чуть дернув головой, сказал:
- Видать, что не зря. Пошли домой?
- А чего так рано?
- Дела на сегодня сделаны, смеркается, тревожных вестей нет, зима все-таки, а сидеть здесь штаны протирать смысла нет.
- Тогда, конечно, пошли.
Батя и я, в сопровождении охраны, вышли на майдан. Однако перед тем как попасть к нашим любимым женщинам, мы решили немного пройтись и подышать свежим воздухом. Температура примерно минус пятнадцать, с неба сыплет мягкий снежок, ветра почти не чувствуется и передвигаясь по центральным улочкам, в вечерних сумерках, отец и сын ведут разговор.
- Через неделю Большой Сход, - бросает Кондрат.
- Да, придется тебе посуетиться, батя.
- Это само собой, на то я и войсковой атаман. Как считаешь, что на этом сходе основным будет?
- Ради этого ты меня сегодня за дипломатическую переписку усадил?
- Да, чтобы ты со стороны на все взглянул, и смог свое мнение иметь.
- Основным будет, - я пнул сапогом ком снега на дороге, чуть помедлил, размышляя о возможных вариантах развития событий, и продолжил: - вопрос Украины и война с Персией. Малороссам придется помогать в любом случае. Понятно, что они и сами за себя постоять смогут, но с ресурсами у них плохо, на одну военную кампанию пороха и припасов хватит, а дальше все, с саблей на картечь. Значит, Мазепа напомнит, как помогал нам царские войска с Дона выбивать и помощи попросит.
- Это точно, напомнит, он такой. А что с Персией? Вроде бы все ясно, воюем хорошо, потери допустимые, а на трофеях половина нашего Войска и Терек с Астраханью живут.
- Многие казаки говорят, что надо бы остановить наступление на юг, закрепиться в Дербенте и Баку, и ждать пока шах мира не попросит.
- А ты, что думаешь?
- Необходимо еще одно военное лето, а иначе не было никакого смысла на Кавказ орду царевича Даяра перебрасывать.
- Верно обстановку понимаешь.
Под ногами хрустит снежок, на душе как-то спокойно и тихо. И возвращаясь к теме Украины и ее противостоянию с ляхами, я спрашиваю Кондрата:
- Это что же получается, батя, мы еще в одну войну ввяжемся?
- Придется, союзника бросать нельзя, даже такого хитреца как гетман Мазепа. Однако ляхов мы быстро разгоним, и может так случиться, что уже к осени казацкие полки в Варшаве будут. Польша сейчас слаба, один гонор и память о старых победах остались, а у нас народ боевитый и прошедший не одну войну. Ну, сколько войск выставит Речь Посполитая, когда гетман откажется выполнить требования Лещинского? Тысяч пятьдесят шляхтичей с холопами и наемниками. Но у Мазепы воинов не меньше, и сечевики тысяч двадцать в строй поставят, да мы с десяток полков выставим, и крымчаков тумен будет. К тому же пушек у украинцев больше, чем у ляхов, а это в современной войне немаловажно.
На миг я остановился.
- Украинский реестр и сердюки это понятно. Сечевики выступят в поход, тоже ясно. Мы окажем помощь, так и должно быть. Но крымчаки-то с чего малороссам помогать станут? По приказу султана или сами?
- Официально сами, вроде как по большой дружбе между гетманом и крымским ханом, а на деле, конечно же, с подачи султана.
- Ну да, - я продолжил движение, - это австрийцам намек от османов, мол, смотрите, чуть, что-то не так, орда на ваши венгерские владения обрушится.
- Наверное, - Кондрат усмехнулся, - хотя я всех тонкостей этой дипломатической игры не знаю. Гетман человек хитромудрый, с османами и Крымом давно переписывается, так что единолично все решил, но и нашей помощи потребует.
- Какие войска на Украину пошлешь?
- Пока думаю, и склоняюсь к тому, что пару регулярных полков, несколько калмыцких тысяч, и сбор гулебщиков объявим.
- А командующим в этой армии кто будет?
- Про Филата Никифорова думка была, но, поразмыслив, решил, что лучше всего на эту должность Данила Ефремов подойдет. Он в Речи Посполитой бывал, когда за Петра Романова сражался, голова у него на плечах крепко сидит, и казаки его уважают.
- Да, хороший командарм. Я бы с ним в поход сходил.
- Так сходи, - предложил отец.
- Не получается. У меня люди на Волге и расшивы там же, да и ватага настроена на очередной Каспийский поход. Если все отменить, то многое потеряю.
- Понимаю.
За разговором добрели до отцовского дома, и вошли в теплое и светлое помещение. Здесь помылись, я поигрался с младшим братом Георгием, расспросил женушку о подвижках по обустройству нашего дома, а там ужин поспел, и закончился этот день обычно и без тревог. Все вместе, по-семейному, мы посидели за столом и, после, пожелав своим близким спокойной ночи, разошлись по спальням.
Россия. Петровск. 12.04.1711.
Юрко Карташ, молодой двадцатичетырехлетний донской казак Аксайской станицы был человеком своего времени, и общества, которое его вскормило и вырастило. Хороший рубака и лихой наездник, стрелок каких поискать и рукопашник не из последних. В общем, настоящий степной воин, и все бы ничего, жизнь его могла бы сложиться вполне предсказуемо и обыденно. Но сидело в нем нечто, что отталкивало от молодого казака людей, некая гниль, которую станичники чуяли в своем соседе. Юрко всегда считал, что прав именно он, а если что-то в его жизни не получалось, то в этом обязательно был виноват кто-то другой. Тот, кто ему завидует, и желает зла. И вот именно эта поганая черта характера довела Карташа до того, что из-за женщины, полюбившейся ему туркменки, он схватился со своими братьями по оружию и ранил двоих казаков. А затем убил подругу и, обвиняя в этой беде атамана ватаги Никифора Булавина, покинул царицынскую стоянку отряда.
Он мчался по степи в сторону России, бил нещадно своего верного коня и вскоре загнал его насмерть. А потом, Юрко упал в сухую пожелтевшую траву рядом с крупным телом верного Вихря, который бился в предсмертной агонии, и раз за разом ударял кулаками в землю, проклиная всех своих врагов, начиная от соседского мальчишки Сергуньки из-за которого на него не смотрели девки и заканчивая "папенькиным сынком" Никишкой Булавиным. Много злых и непотребных слов он бросил в тот момент на ветер, и продолжалось его буйство до тех пор, пока Юрко не выплеснул из себя большую часть черноты, скопившейся в его душе, не встал, и не направился пешком вдоль Волги-матушки на север.
Сколько он шел, Карташ потом вспомнить не мог, может быть десять дней, а может быть, что и все две недели. Ему было плевать на это, он просто брел, и брел, а когда был голоден, то спускался к реке, ловил рыбу и раков, а однажды, из пистоля подстрелил сайгака, спустившегося к водопою. И так длилось его путешествие до тех пор, пока на пути Юрко не стали попадаться молодые подлески и возделанные поля. Казак вышел к людям, пересидел некоторое время в глухой деревеньке, верстах в тридцати от Саратова, и пока отлеживался на сеновале одного доброго крестьянина, которого некогда выручили казаки из армии Лукьяна Хохла, задумался о будущем.
При нем была верная сабля и пистоль, запас пуль и пороха, и один серебряный рубль. Это немного. Но многие великие люди прошлого, и с меньшим капиталом, свое восхождение наверх начинали. И рассудив, что в Саратов ему хода нет, казаков, особенно донских, после прошлой войны, там не любили, Юрко Карташ решил стать разбойником и, покинув крестьян, через пару дней вышел на большую дорогу.
Первой его жертвой оказался коробейник, идущий от одной деревни в другую с лотком всякой мелочи, и с него Юрко получил полтора рубля мелкой монетой. Затем он ограбил купчишку средней руки, и отнял у дрожащего от страха человека кошель с деньгами. А потом был одинокий приказчик на коне, без оружия и денег, но это и не важно, главное, что Карташ получил молодого и справного жеребчика-трехлетку и смог быстро передвигаться. Благодаря этому он быстро покинул окрестности Саратова, избежал нежелательной для себя встречи с высланными на его поиски драгунами и перебрался поближе к городу Петровск, где в лесах все еще скрывались люди из отрядов Гаврюши Старченки, в свое время не последовавшие за своим атаманом в Астрахань.