Базар кряхтел, но не сдавался. А как только спадал натиск, понемногу расширялся, затопляя собой новые улицы и крытые шифером автобусные остановки…
Но на этот раз все было хуже. Базар не просто решили еще раз уплотнить.
Его собрались реконструировать.
Всех из него выгнали, а кто прятался, вытащили милицией. Потом, подняв до неба пыль, разрушили все лавки. «До основанья», как пелось тогда в их любимой песне.
Базар теперь жался на пустыре возле южных ворот, где раньше была свалка. Места не хватало, многие закрылись и ушли. Отец с помощью Бульбуля распродал последние свистульки и тоже закрылся.
Отец сидел дома и бессмысленно мял глину. Начинал лепить что-то и снова сминал. Без базара он чувствовал себя мертвым.
Дети выросли и разошлись по миру. Никого в лавке не смог удержать. А теперь и лавки нет, одна пыль. Начались бессонницы, разные мысли.
С виноградника на отца сыпались муравьи.
Одна надежда — Бульбуль.
Бульбуль заканчивал седымой класс, записался в изостудию. Ходил с блокнотом, прищуривался. Зарисовывал базар, потом стройку, добиваясь сходства.
«Буль… Буль…» — хлюпала глина в руках отца.
Отец не верил, что его торговля возродится. Базары и мазары трогать нельзя, правильно говорят.
А еще говорят, у беды две головы. Вскоре показалась и вторая.
Бульбуль делал зарисовку стройки на базаре, когда на него сверху, с лесов, попадали кирпичи.
Прибежали соседи, отец вышел. Сказали, что Бульбуля уже увезли.
Отец достал из-под ковра деньги и пошел в больницу.
Вечером вернулся, достал из-под ковра еще денег. Написал записку, захватил узелок с вещами сына и снова ушел.
В больнице его стали выгонять. Он молча засовывал в карманы их халатов деньги. Так он дошел до реанимации.
Подойдя к койке с Бульбулем, развернул узелок и стал переодеваться. Натянул на себя брюки Бульбуля. Потом рубашку Бульбуля, она пришлась почти впору, даже пуговицы смог застегнуть. Осторожно подвинул Бульбуля и лег рядом.
Отец никогда не ошибался.
Тот, кто всю жизнь провел на базаре, сумеет обмануть и покупателя смерти.
Голова у Бульбуля была забинтована. Отец тоже накрыл лицо платком. Потом сложил руки на животе, прижался к Бульбулю. Сказал:
«Я — Бульбуль», — и заснул.
Когда под утро с лица сняли платок, оно было неподвижным и уже остывшим.
Бульбуль, несмотря на заключение врачей, выжил и поправился.
Базар власть перестроила, торжественно открыла и похвалила себя в газетах.
Это был уже новый, чужой базар. На нем было просторно, между рядами можно хоть танцевать. Сверху огромные навесы. На входе была выложенная мелкими квадратиками картина, прославлявшая дары природы. Бульбуль уже знал, что это называется мозаикой.
Посреди базара соорудили фонтан с фигурами. Три женщины с блудливы-ми лицами держали птиц, яблоки и цветы. Чуть пониже женщин били струи.
Народ на базаре поменялся. Меньше стало мест, меньше продавцов. Исчезли книготорговцы, гончары. Дороже стал товар, больше развелось перекупщиков. Бульбулю тоже места не нашлось. Его помнили и помнили его отца, но говорили прямо: «Извини, самим негде». Он уже ходил к Тому времени без бинтов.
Он и сам чувствовал себя неуютно. Да и свистульки… кому они нужны? Их можно теперь купить в магазине. Из пластмассы, легкие, дешевые. Кому нужны глиняные птицы? Рыбы?
Он прошел мимо фонтана и вышел с базара.
После восьмого класса он поступил в училище искусств. Родня одобрила его решение, и базар одобрил. Учись, пока молод; встать за прилавок успеешь.
Характер его развивался в сторону замкнутости. Сказывались последствия травмы. Заводить друзей не удавалось. Многих отталкивал его голос, сухой и неприятный.
Многих, но не Розу.
С Розой у них получилась именно что дружба.
Роза жила в общаге. Когда-то училась, потом брала академ, потом еще что-то, из общаги ее гнали, но выгнать не могли. Паспорт она потеряла, восстанавливать боялась, вообще всего боялась и от этого вела себя еще более смело, разгуливала в короткой юбке. Поступать она сюда приехала откуда-то из России, мелькал в рассказах какой-то промышленно развитый город, где все пьют. За пределами общаги почти нигде не бывала, не считал кино и магазинчика напротив, откуда таскала хлеб и сигареты. «Даже на базаре не бывала?» — не верил Бульбуль. «Один раз зашла. Там все, лять, озабоченные». — «Какие?» Роза затягивалась и аккуратно, колечками, выпускала дым. Просвещать Бульбуля доставляло ей удовольствие.