— Погоди-ка. — сказал Петр, обретая уверенность. — Напомни, когда это я тебе обещал денежки. Потому что я вспомнить решительно не в состоянии.
— Ну понятно — тяжкие последствия аварии…
— Не финти. — ухмыльнулся Петр. — У тебя физиономия неумелой лгуньи.
— Снимаю свое предложение, — пожала она плечиками без особого раскаяния.
— Пардон за неумелую авантюру. Хотела всего-навсего провести тест на тему «Последствия автоаварий касательно памяти». Извините, папенька…
— Ладно. — махнул он рукой, полез в бумажник и вытащил портрет президента, выдержанный в черно-салатных тонах. — Сотни много, а пятьдесят Получай. За находчивость.
Надя смотрела настороженно и руку протягивать не торопилась.
— Бери, пока я щедрый, — сказал Петр.
— На условии?
— Да никаких условий. Считай, в честь моего счастливого возвращения к родному очагу.
— Точно?
— Точно.
— Ну, если… — она протянула руку, взяла бумажку и бросила на стол. — Премного благодарны, ваше степенство.
— Давай без выпендрежа, а? — сказал Петр. — Все я понимаю насчет самоутверждения, но, честное слово, уж не обижайся, настолько все это смешно выглядит… Естественность тебе больше идет.
Она опять замкнулась, только что улыбалась — и вновь нахмурила аккуратные бровки, глядя исподлобья. «Трудный ребеночек, — подумал Петр. — Совершенно неконтактный».
— Ну ладно, — сказал он примирительно. — Извини, что я посидел тут на «паутине»…
— Да пустяки.
— Вот и ладушки, — Петр хотел похлопать ее по плечу, но в последний момент передумал — как-никак почти девушка, да еще с характером, может обидеться…
Вышел в широченный коридор.
Короткое низкое рычанье заставило его замереть.
Метрах в трех от него стоял на широко расставленных лапах большой белый бультерьер, наклонив остроконечную крысиную башку, всматривался в Петра маленькими глазками. Хвост многозначительно опущен, верхняя губа подергивается.
— Тьфу ты… — сказал Петр тихонько. — Реджи, фу! Ты что это, малыш?
Пес неуверенно вильнул хвостом. Осторожными шажками, медленно переставляя лапы, приблизился вплотную, принюхался — и внезапно отпрянул. Оказавшись почти на прежнем месте, громко взлаял.
— Что здесь такое происходит? — выглянула Надя.
— В толк не возьму, — как можно естественнее пожал плечами Петр. — Реджи, Реджи, малыш! Ты что это?
Бультерьер по-прежнему вел себя странно — то взмахивал хвостом, то, подавшись вперед, тут же отпрыгивал. Он уже не рычал, тоненько проскулил пару раз, такое впечатление, в полном недоумении.
— Реджи, место! — прикрикнул Петр, боясь оглянуться на Надю и уж тем более просить у нее помощи. — Место, кому говорю!
Реджи после некоторой заминки все же подчинился, пошел в глубину квартиры, то и дело оглядываясь на Петра, ворча и поскуливая. Петр торопливо прошел в кабинет.
Об этом они с Пашкой не подумали. Казалось, годовалый будь совершенно ничего не заподозрит, коли уж оригинал и копия схожи, как две капли воды. И тем не менее пес явно почуял неладное. Вряд ли сумел своими незатейливыми собачьими мозгами осознать происшедшую подмену в полной мере, но что-то явно было не в порядке, по его песьему разумению. Определенно не в порядке. Значит, абсолютного сходства недостаточно, есть еще что-то — неуловимая разница в запахах, в движениях, для людей несущественная, а вот для пса сама собой разумеющаяся. Черт, возможны осложнения…
Ниша в конце коридора как раз и была отведена в полное собачье распоряжение — там лежала чистенькая подстилка, стояла желтая пластиковая миска с водой и вторая, пустая. Бультерьер лежал вытянувшись, положив голову на лапы, не сводя с Петра маленьких глазок, умных и растерянных. Тихонько зарычал. Петр постарался обойти его по стеночке. Только захлопнув за собой дверь кабинета, почувствовал себя спокойнее. Положительно, будут осложнения, если псина не успокоится…
Отвернувшись от лесной феи, прошелся вдоль книжных полок. Ощутил что-то вроде приступа ностальгии, узнав на третьей снизу собрание сочинений Гюго — пухлые светло-зеленые тома издания конца пятидесятых годов, из родительской квартиры, памятные с детства.
Протянул руку, вытащил том, который, судя по виду, раскрывали гораздо чаще остальных, — обветшавший переплет весь покрыт вертикальными темными морщинами. «Труженики моря». То ли память подвела с годами, то ли изменились Пашкины вкусы — помнится, он никогда не любил Гюго, а меж тем с тех времен, как Петр видел книгу в последний раз, ее открывали частенько… Совсем истрепался переплет.