— Я этого никогда не делала…
— А в караулку хочешь?
— Нет, — потупившись, сказала Катя.
— Ну вот и умница…
Все еще приобнимая Катю, она опять зашептала на ухо.
Катя, вскинув на нее глаза и хлопая ресницами, в конце концов покорно кивнула. Чуть присев, стянула узенькие красные трусики и замерла, уронив руки. Подойдя сзади, Марианна накрыла ладонями ее грудь, стала целовать в шею. Пилотка упала на пол рядом со стеком. Катя закинула голову, зажмурилась. Звучал старый марш: «Дойче зольдатен, унтер-официрен…» Петр боролся со стойким ощущением, будто спит и видит тягучий кошмар. Совершенно не представлял, что ему делать.
Резким движением Марианна рванула обеими руками платье на Катиной спине. Видимо, там был заранее сделан зашитый на живую нитку разрез, потому что крепкая мешковина подалась неожиданно легко, обнажив плечи. Обеими руками Катя придерживала платье на груди, а ладони Марианны с рассчитанной медлительностью блуждали по ее телу, спустились на бедра, нырнули под подол. Тихонько вскрикнув, Катя дернулась, но тут же застыла в прежней покорной позе, и Петр ощутил прилив неконтролируемой ярости — судя по движениям рук Марианны и ее раскрасневшимся щекам, игра пошла всерьез.
Комкая подол, Марианна потянула Катино платье вверх, явно намереваясь его содрать. Катя послушно подняла руки над головой, мятая мешковина уже поднялась выше талии…
А пошло оно все! Не выдержав, Петр рявкнул:
— Хватит!!!
К его удивлению, крик не вызвал на сцене ни малейшего замешательства. Убрав руки, Марианна встала по стойке «смирно» и отчеканила:
— Яволь, герр штандартенфюрер! Разрешите идти?
Катя, тоже без малейших следов замешательства или испуга, стояла в прежней позе, придерживая платье на груди довольно низко. Легко спрыгнув с невысокой эстрады, Марианна прошла к выходу. Тихонечко щелкнула задвижка. Петр вдруг понял, что вовсе не представал благородным избавителем супруги, а попросту подал нужную реплику в нужный момент. Спокойно спустившись с эстрады, Катя шагнула в темноту, присела рядом и обычным голосом попросила:
— Налей мне коньяку…
От нее пахло крепкими духами и здоровым свежим потом. Чуть растерявшись — сообразил уже, что, несмотря на его благородный порыв, чертов спектакль все же шел по накатанной, — Петр налил ей рюмку, сердито сунул в руку и загасил сигарету в пепельнице, раздавив по дну.
Выпив коньяк, Катя придвинулась к нему вплотную, в полумраке Петр перехватил ее вопросительный, ожидающий взгляд.
И сидел сиднем, с напрочь отшибленным соображением.
— Что-то не так? — тихонько спросила Катя. — Мне лечь или…
Он боролся с собой. Одна половинка сознания гнусно напоминала, что он, как ни крути, есть теперь Павел, законный супруг, вольный вытворять все, что заблагорассудится. Другая, засевши на руинах былой порядочности, настырно твердила, что не стоит превращаться в законченного подонка. Так и не уловив, видимо суть его колебаний — да и откуда ей знать правду?! — Катя, подобрав ноги, легла на диван и, приподнявшись на локте, повторила:
— Что-то не так?
— Все нормально… — ответил он сдавленно.
— Иди ко мне.
Платье открывало ноги, упало с плеч… Не было сил бороться с собственной душой, жаждавшей эту женщину, как никогда прежде. Он склонился над ней, подавшейся навстречу, оказался в ее объятиях, ладони скомкали жесткую мешковину — и произошло. Грубо ворвался во влажную теплоту, впился губами в шею, ощущая ее каждой клеточкой, тесно прильнувшую, тут же колыхнувшуюся в заданном ритме. Катя тихонько застонала, окончательно сводя его с ума, сплела пальцы на спине, отдавшись полностью, — и эта-то покорность, пылкое соучастие его и добили. Все кончилось, едва успев толком начаться. Петр едва не взвыл, ощутив окончательное и полное бессилие. Попытался спасти положение
— но тут же понял: ничего не получится. То ли чертов спектакль отобрал всю силушку, то ли мальчишеский восторг от проникновения, то ли все вместе.
Сгорая со стыда, оторвался от нее, лег, чувствуя лицом обивку дивана, — и едва не вцепился в нее зубами, не в силах толком понять, на что же злится.
Катя легонько погладила его по волосам, притянула голову:
— Ну, не получилось… Не переживай. Ты же после больницы, я понимаю…
В ее голосе не было и тени разочарования — или ему только казалось? Прошло довольно много времени, прежде чем он рискнул поднять голову, лечь на спину, повторяя про себя по адресу Пашки все ругательства, какие только знал.