Вопрос «что надеть?» мучителен не только для женщины. Вступающий в круг литературных знаменитостей писатель должен соответствовать образу своего героя.
О том, чтобы взять с собой Тасю, не было и речи. Она сама понимала, что не пара мужу для банкетных развлечений.
После тщательного обдумывания Михаил остановился на единственно приличном варианте одежды, не выдающем нищету, — черной свободной толстовке и лаковых ботинках с желтым верхом, приобретенных с невероятными усилиями. Эта почти нэпманская лаковая роскошь могла бы быть менее яркой, если бы кошелек позволил. В конце концов, ходит же Маяковский в желтой блузе. Писатель может себе позволить экстравагантность. Черт бы ее задрал!
Он оглядел себя в зеркале и решил, что монокль без «бабочки» — лишнее.
— Как я, Таська? — встал боком, словно позируя объективу.
— Сойдешь. Уж найдется там какая-нибудь «чертовски талантливая» любительница литераторов,
…В нарядном зале, с накрытыми а-ля фуршет столами, слоился голубой дым и стоял рокот оживленных голосов. Из тесного кружка, сплотившегося вокруг Алексея Толстого, раздавался смачный хохот. Женщины были отборные, богемного сорта — непринужденные, ароматные, в коротких платьях и длинных бусах.
Литератор Василевский, писавший под псевдонимом He-Буква, присутствовал с только что вывезенной из Германии женой — двадцатишестилетней Любовью Белозерской. Все знали о затеянном супругами разводе, что позволяло очаровательной Любочке держаться независимо. Хорошенькая, легкая, с балетной выправкой, в изящном парижском платье, она рассыпчато смеялась, переходя от группы к группе.
— Познакомьте меня с Булгаковым, — попросила она Юрия Слезкина. — Он произвел шум в «Накануне» «Записками на манжетах» и фельетонами. И знаете, это очень одинокий человек.
— У Михаила Афанасьевича чудесная жена.
— Ах, не говорите, не надо! Меня не проведешь. По его очеркам и фельетонам абсолютно ясно: у автора совершенно нет личной жизни.
Слезкин представил Белозерскую Булгакову.
Она увидела человека лет тридцати-тридцати двух с гладко зачесанными светлыми волосами и голубыми глазами. Черты его лица — неправильные, с глубоко вырезанными ноздрями — показались ей привлекательными: «лицо больших возможностей». Глухая черная толстовка без пояса выглядела, по мнению Белозерской, слегка комичной, как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые она тут же, мило улыбаясь, окрестила «цыплячьими».
Смеясь, перебрасываясь репликами, Булгаков с новой знакомой уселись на обитых вишневым атласом стульях у стены. Кто-то уже бренчал на концертном рояле. Разговор завязался легко, чувствовалось, что продолжение его будет долгим. Константинополь, Париж, Берлин — впечатления Любы такие яркие, живые. А характеристики собравшихся гостей? О, у милой парижанки был острый язычок! Булгаков то заливался смехом, то замирал: как восхищали Белозерскую — даму высшего литературного круга — его сочинения! Она задавала кучу вопросов: как рождаются замыслы, как идет работа над ними, откуда берутся герои и типажи. Булгаков в упоении рассказывал о своей работе. Какое волшебное опьянение! Хотелось, чтобы вечер продолжался вечно.
Подсев к роялю, Михаил стал напевать какой-то итальянский романс, затем заиграл вальс из «Фауста». Люба хлопала, а потом, изящно подхватив его под руку, зашептала:
— Здесь ужасно скучно. Пройдемтесь? Я так истосковалась по Москве.
Слякотная, промозглая зима. Но как чудесен искрящийся снежный налет, превративший дневную серо-бурую неуютность в сияющую белизной сказку. Как вкусен ночной воздух с приправой азиатской неги от ее пряных духов. Город спит, и расцветают сны.
— А я про вас много знаю. — Каблучки Любы гулко цокали по заиндевевшей мостовой. — Толстой был в восторге, говорил — сочный язык, острый глаз. А еще Вересаев сказал, что вы замечательный мастер. Мне Пума (я так Василевского звала) сообщил об этом с величайшей завистью. Литераторы, знаете, весьма болезненно воспринимают критику.
— Еще как знаю-с! Заметили, как я сегодня вспыхнул от вашего отзыва о моих ботинках? Вспыхнул и подумал про себя: если бы эта нарядная, надушенная дама знала, с каким трудом я набрал денег, чтобы купить эти, как вы выразились, «цыплячьи башмаки». Впрочем, вам наш быт трудно понять. Расскажите о себе.
— Это что, анкета? Бог знает сколько раз мне приходилось заполнять всякие бумаги!
— Анкеты к чертям. Это мое любопытство. Хотя, кажется, я мог бы составить вашу характеристику сам.
— И какую же?
— Умна, насмешлива, наблюдательна, образованна… — Он помедлил, косо глядя на улыбчивый профиль. — Соблазнительна и очаровательна.