Восемь лет следила Тася за тем, как становится все более заметной фигурой в московской художественной жизни ее муж, как порхает рядом с ним всегда остроумная, элегантная и очаровательная Любочка. Пьесы, повести — все посвящалось ей. И с такими нежными словами! Но ведь не любовь же это, настоящая, единственная? — упрямо внушала она себе и боялась уехать из Москвы. Все же рядом. Бросит же он когда-то эту финтифлюшку, придет к ней, единственной. Обнимутся крепко-крепко и заплачут оба.
Дождалась Тася — Михаил оставил Любочку.
19
На Масленицу, 28 февраля 1929 года, Булгаков с супругой поехали в гости к его старым знакомым Моисеенко, жившим в доме Нирензее в Гнездниковском переулке. За столом сидела хорошо причесанная, интересная дама — Елена Сергеевна Шиловская-Нюренберг. Муж Елены Сергеевны, генерал-лейтенант, был в командировке, и она оказалась за столом рядом с Булгаковым. Уже на следующий день они вместе пошли кататься на лыжах, после лыж поехали в актерский клуб, где Михаил играл с Маяковским на бильярде.
Елена Сергеевна стала приятельницей Любы, она часто появлялась у них в доме.
Блестящая светская дама новой Москвы, устраивавшая приемы, на которых бывала вся верхушка РККА, не слыла красавицей. Все вспоминают только о необыкновенном обаянии этой женщины. Но королевой Марго стала именно она. Хотя в жизни Михаила Булгакова все шансы на это имели еще две женщины.
3 октября 1932 года был расторгнут брак Булгакова с Любовью Белозерской, а на следующий день он «обвенчался в ЗАГСе» с Еленой Сергеевной Шиловской, урожденной Нюренберг.
Это было именно то, что большинство интеллигентных людей знают наизусть: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих! Так поражает молния, так поражает финский нож! Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что мы, конечно, любили друг друга давным-давно, не зная друг друга».
Только прослышав о третьем браке Михаила, Тася решила: ждать больше нечего.
В 1933 году Татьяна Николаевна встретилась с братом бывшего друга Булгакова Ивана Крешкова Александром Крешковым, учившимся в Москве в мединституте, и через три года уехала с ним в Сибирь. Александр Павлович был направлен в город Черемхово Иркутской области для работы педиатром. Пять лет Татьяна Лаппа жила и работала в Черемхове — в ста километрах от Иркутска, медсестрой в регистратуре горздрава.
Жила тихо, ничем не показывала, что была первой женой писателя, имя которого уже стало широко известным. Второй муж Татьяны Николаевны, человек чрезвычайно ревнивый, упрекал жену за то, что она все еще любит Михаила. Однажды в приступе ревности он уничтожил весь архив и фотографии, касавшиеся жизни Лаппа и Булгакова.
Татьяна Николаевна о Мише ни с кем не говорила, прошлое держала в себе. В памяти его не ворошила — тяжело было, и обида, пусть и прощенная, щемила сердце. Но помнила, пусть она и на краю света, а он в Москве, — по одной земле ходят. А раз так — не могут дорожки не сойтись. Ведь кто-то же придумал их необыкновенную любовь, провел через испытания, должен и свести напоследок, чтобы посмотреть в глаза друг другу и понять, что все было не зря. И вдруг газет'а: «Умер Михаил Афанасьевич…»
Не может быть! Совсем же еще нестарый… Ушел. Снова оставил ее. И как же теперь — с каким смыслом жить? Не будет встречи. И его глаз с последней мольбой — понять и простить — не будет.
Ушел. И не будет прощанья. Добралась Татьяна Николаевна до Москвы лишь в апреле. Лёля рассказала ей о болезни и последних днях брата. Сообщила и то, что просил Михаил перед смертью привести Тасю, повиниться хотел. Но ее не сумели найти. Ах вот, значит, как видеть хотел, звал… А она и не почувствовала, не примчалась, не услышала важных, может, самых важных слов. Ведь не раз вспоминала, как говорил ей Михаил: «Из-за тебя, Тася, меня Бог покарает». Нет! Только не так. Она давно простила ему все.
Сходила на могилу, потом помянула Мишу с сестрами на квартире у Лёли. Надя, Вера, Варя, Лёля — вот и все, кто остался от булгаковской ребятни. Вспоминали братьев, молодость, Киев. В стороне лежала посмертная маска Михаила. Тася косилась на алебастровое исхудалое лицо и не узнавала. Помнила она его другим — в белой, раздутой парусом рубахе в звездной тьме над Днепром! Синеглазого отчаянного гимназиста, бросившего свою жизнь к ее ногам.