Чертов. Ждет.
Шиваров. Пусть посидит. А ты перемонтируй ленту. Добавь разговор. И принеси мне папку Булгакова. Михаила Афанасьевича.
Чертов отдает честь и выходит.
Правдин. Пришел барон Штейгер.
Шиваров. Сейчас иду.
Зима 1940 года.
Артистический буфет во МХАТе. Время — 11 часов. За буфетной стойкой занимается своими делами буфетчик Ермолай. За столом сидит Василий Иванович Качалов и мертвенным взглядом смотрит в лежащий перед ним текст. Пытается его повторять.
Из громкоговорителя слышатся звуки репетиции — музыка и реплики пьесы Ж. Б. Мольера «Тартюф»[1]
Играют финальную сцену пьесы — монолог Офицера, начиная со слов: «Расстаньтесь, сударь мой, с тревогой справедливой. //Над нами царствует монарх правдолюбивый…» и до: «И вся любовь к добру не заглушает в нем //Ни отвращения, ни гнева перед злом».
Через сцену пробегают актеры в «мольеровских» костюмах, они кланяются Качалову и выбегают.
Качалов. Убавь громкость!
Ермолай. Так ведь запрещено, Василий Иванович!
Качалов. Убавь, я сказал!
Ермолай послушно поворачивает регулятор громкоговорителя. Звуки репетиции умолкают. Входит Аннушка с ведром и тряпкой.
Аннушка. Кошки опять всю дорожку обоссали.
Ермолай. Знаю.
Аннушка. Совсем у людей сердца нет. Их бы потопить надо, а не измываться над человеком.
Кивком головы Ермолай указывает на Качалова.
Вижу. Чай, не слепая.
Аннушка выходит.
Качалов. Ермолай, мне бы рассолу. У тебя не найдется?
Утвердительно кивнув, Ермолай выходит в кладовую. Качалов закрывает глаза и пытается повторять текст. Входит Елена Сергеевна Булгакова. Качалов вскакивает.
Качалов. Bon jour, Missi!
Елена. Добрый день, Василий Иванович!
Качалов и Елена (одновременно). Что слышно? (Смеются).
Качалов. Что может быть у меня слышно? Как рабочий вол… А что Михаил Афанасьевич?
Елена. Плохо.
Качалов. Кланяйтесь ему. Передайте, пожалуйста, сердечный братский привет. (Понизив голос). Если я что-нибудь могу… Как-то помочь…
Елена. Спасибо. Мише достаточно и доброго слова. Вот передам привет от Качалова и ему сразу станет полегче.
Качалов. Ах как жаль, что не пропустили ту пьесу.
Елена. Ужасно жаль. (Понизив голос). Может, вы знаете причину? Почему он не захотел?
Качалов. Понятия не имею.
Елена. А я была так уверена, что ему понравится.
Качалов. «Турбиных» он смотрел семнадцать раз. И очень высоко ценит Булгакова.
Елена. Я сама убеждала Мишу, что писать надо. Твердила, что, как бы то ни было, Сталин все же его ценит. Искренне верила, что эта пьеса может все изменить. И она изменила.
Качалов. Так все плохо?
Елена. Ну, как-то живем.
Возвращается Ермолай. Он ставит перед Качаловым стакан с рассолом.
Качалов. Спасибо, Ермолай. А вам — чаю, кофе?
Хочет помочь Елене снять пальто, с минуту она противится.
Елена. Нет, спасибо. Мне нужно к сестре. Впрочем, ладно, присяду на минутку. (К Ермолаю). Эти банки из-под огурцов? А бывают побольше? (Показывает размер).
Ермолай. Есть и побольше. (Возвращается за стойку).
Качалов (пьет рассол). «О боги, боги мои, яду мне, яду!..» Знаете, у меня это из головы не идет. И еще — «добрый человек».
Входит Павел Петрович Берков.
Берков. Здравствуйте, здравствуйте, Елена Сергеевна!
Елена. Привет, Паша!
Берков. Нижайшее почтение, Василий Иванович.
Кланяется, но садится за соседний столик.
Качалов. Привет.
Входит Ольга Леонардовна Книппер-Чехова.
Книппер. Ну и холодина. Ермолай, чайку, пожалуйста! (Ермолай подбегает, чтобы помочь ей снять шубу). Нет. Пока не сниму. Холодно. Добрый день, Елена Сергеевна! Давно вас не видела! Чудесно выглядите. А супруг как поживает?