Ольга. За перепечатку тоже можно лет пять получить.
Елена. Оля, прошу тебя.
Ольга. Да что он о себе вообразил? Кто он такой? Маэстро? Гений? Мака Булгаков — величайший деятель театра.
Елена. Перепечатаешь?
Ольга. Эх сестра, сестра! А если перепечатаю, что ты с этим сделаешь?
Елена. Мы закопаем. Вложим в банки закопаем. Я их сейчас видела здесь, в буфете — такие большие, из-под огурцов.
Ольга. Даешь слово?
Елена. Клянусь.
Ольга. Этот роман — его личное дело. Он не имеет права впутывать других. Обещай, что еще сегодня вечером придешь в театр и возьмешь в буфете банки. Рукопись как раз войдет в них по высоте. В котором часу придешь?
Елена. Посмотрю, успею ли.
Ольга. Во сколько?
Елена. Ты сегодня дежуришь?
Ольга. Дежурю.
Елена. Тогда к концу.
Ольга. Ты обещала.
Елена. Обещала.
Ольга. Люся, пойми — у твоего мужа преувеличенное представление о себе. Ему кажется, что нет ничего более важного, чем его работа.
Елена. Потому что — нет.
Ольга. А ты знаешь, кто надоумил Чехова насчет ружья?
Елена. О чем ты?
Ольга. О формулировке. То есть — если в первом действии на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить. Это формулировка принадлежит…
Елена. Немировичу-Данченко.
Ольга. Да, да, Немировичу-Данченко. А ты встречала когда-нибудь более скромного человека? Он всегда уходит в тень. Ты же позволяешь Маке смеяться над ним. Тоже — маэстро нашелся.
Елена. Я получила анализы.
Ольга. И что?
Елена. Мне нужно непременно достать побольше морфия.
Ольга. Вот как.
Елена. Я должна.
Ольга. Настолько все плохо?
Елена. А все из-за той проклятой пьесы. Ты же знаешь, как его уговаривали. Напиши, напиши…
Ольга. Только меня в это не впутывай.
Елена. А Хозяину пьеса о нем не понравилась. Интересно все же, почему?
Ольга. Тише. Вполне возможно, он ее даже не читал.
Елена. У тебя еще сохранились иллюзии?
Ольга. Люся!
Елена. Сталин прекрасно знает обо всем, что происходит в стране. И знает, что Булгаков — мастер.
Ольга. Успокойся.
Елена. Оля, он играет с ним. Он с ним все время играет.
Ольга. Вам только кажется. И ты тоже заразилась его помешательством.
Елена. А тот телефонный звонок?
Ольга. Когда это было…
Елена. Он не хочет отпустить его за границу. Играет с ним, как кот с мышью.
Пауза. Через сцену быстрым шагом проходит Правдин, осматривается, чего-то ищет. Ольга бежит следом за ним, но он исчезает за дверью.
Ольга, не надо думать, что я вижу вокруг только заговоры и сталинские приказы.
Ольга. Нет, Люся, ничего ты не видишь, кроме своего Маки. Так было всегда. Как только ты влюблялась, сразу же менялся твой взгляд на мир. Но, ради бога, Люся, ты же взрослый человек! У тебя дети. Не веди себя как ненормальная!
Елена. Не знаю, что бы и кому я отдала, лишь бы роман дошел до людей. Душу дьяволу продала бы.
Ольга. Люся, включи радио, послушай, что происходит в мире. Катастрофы, войны, а я должна в девятый раз перепечатывать эту несчастную рукопись. «Пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат». Меня мутить начинает, когда снова это печатаю!
Елена. Так что же теперь, махнуть на все рукой или просто выжидать?
Ольга. О чем ты?
Елена. Скажи, Бог есть?
Ольга. Что?
Елена. Нет Бога. Значит, совсем ничего нет? Все под сомнением? И любви нет?
Ольга. Прошу тебя.
Елена. Сестра моя дорогая, умоляю, перепечатай еще раз рукопись.
За сценой духовой оркестр начинает играть похоронную музыку.
Ольга. Мне надо идти — хоронить пожарного. Потом поговорим.
Ольга выходит. Елена в отчаянии ударяет рукописью о буфетную стойку. Входит Шиваров.
Шиваров. Прекрасный обычай, провожать работников театра так торжественно — от места работы к месту вечного покоя.
Елена, удивленная, молчит.
Вы не находите, Елена Сергеевна?
Елена. Вы меня знаете, а я с вами незнакома.