Майки мечется на школьном дворе от одного футболиста к другому, надеясь вернуть телефон, который у него отобрали.
- Пожалуйста, парни...
Айседора останавливается. Чем дольше ребята из команды пасуют друг другу телефон, тем больше возникает желающих присоединиться к игре.
- Это уже не смешно, правда!
Эй, у тебя голодный припадок?
Чего замерла, толстожопая?
Забыла позавтракать?
- Вы же разобьёте его...
В голосе друга - последняя надежда и страх за любое неаккуратное слово, которое может обернуться синяками и ссадинами.
- Мама убьёт меня, если я останусь без телефона, честно!
Айседора желудком ощущает беспомощность Майки. Реплики зрителя вонзаются в спину, впиваются, жгутся, точно медузы, роют в мягком теле чёрные тоннели, чтобы добраться до маленького сердца. Ноги сами тянут девчонку на помощь.
Шаг. Ещё. Быстрее.
Она бежит не куда-то, а просто туда.
Двести восемьдесят фунтов и шестьдесят четыре процента подкожного жира врезаются в одного из весельчаков, что с гусиным, спастическим воплем падает на газон и умолкает.
Поблизости, неподалёку, во всём несчастном округе не оказалось судьи, чтобы зафиксировать нарушение и удалить Айседору с площадки, когда её гнев сомкнулся зубами на щеке рухнувшего без сознания старшеклассника.
Люди на вкус как дерьмо.
<p>
5</p>
Мистер Саутгейт закрывает кабинет на ключ и садится за стол, чтобы сострадать.
Мистер Саутгейт - расстройства привычек и влечений. Расстройства сексуального предпочтения.
- Что на тебя нашло, Айседора?
Девочка до сих пор чувствует железный привкус Уилла Догерти.
- Не подскажешь?
Она не помнит и половины того, что произошло на площадке.
- Милая, я не смогу тебе помочь, если ты всё время будешь молчать.
В вечернем подкасте трендсеттеров Кэмдена спикер оппозиционного блока феминисток рассказывала о "бодипозитиве". По ходу выпуска она не раз повторяла фразу "моё тело - моё дело", призывала всех женщин мира отказаться от станков, болезненных эпиляций, строгих диет, спортивных клубов, пилатеса и даже от электронных весов, заявляя: "Эти цифры нам врут. На заводах специально подкручивают всякие там шестерёнки, чтобы мы чувствовали себя второсортными материалом, прислугой, которая обязана всегда и во всём уступать, соглашаться на подачки. Чтобы мы давились завистью к вам лишь потому, что вы покупаете абонементы в бассейн, солярий, теннисный центр или терзаете себя кабальными голодовками ради самодовольных ублюдков. А эти ублюдки уверены, что нам нужны их грязные члены, что женщины во всех уголках земного шара только и ждут, когда же, наконец, они придут и вставят в них свои кривые, вонючие, необрезанные штуковины". Ведущие подкаста открыто посмеивались, спрашивали, как вырастить такие же усишки, сколько стоит увлажнитель для ткани на подмышках и что это за духи: "Сабвэй номер пять" или "Кебаб пур фем"?
Мистер Саутгейт поднялся, обогнул стол и встал позади девочки.
- Понимаешь, сладкая, тот мальчик - Уилл - скорее всего, уже никогда не сможет ходить, - он положил руки на мягкие плечи Айседоры, как бы предлагая массаж. - Его родители, вероятно, уже обратились в полицию, и вряд ли мистер и миссис Догерти остановятся, пока не отберут у твоей мамы всё до последнего пенни, - он чуть помедлил и шёпотом добавил, - включая тебя.
В конце выпуска, когда градус дискуссии заметно поубавился, спикеру задали последний вопрос: "Что бы вы сказали детям, которых унижают в школе?"
- Милая, позволь мне помочь.
И ответ прозвучал, как ответ: "Ничего. Я бы просто послушала их".
- Мистер Саутгейт?
Учитель встаёт справа от Айседоры, стараясь не упустить единственный шанс разговорить девочку:
- Я слушаю, Айси.
- Пусть они всё забирают.
Она вытягивает руку и расстёгивает ширинку, чтобы понять: почему все женщины мира только и ждут, когда мистер Саутгейт вставит им свою кривую, вонючую, необрезанную штуковину.