Песенка эта выплыла откуда-то из закоулков сознания, более глубоких, чем память.
Наконец, Нейлз одет. Да, но где бумажник? Должно быть, в кармане пиджака, который Нейлз надевал днем. В кармане его не было. Пустой карман, казалось, таил в себе зловещее предзнаменование, словно Нейлз задал вопрос о чем-то очень серьезном, имеющем отношение к страданию и смерти, а ему не ответили. Или сказали, что на эти вопросы ответа нет.
— Я вошел в дом,— произнес он вслух,— налил себе виски с содовой, затем поднялся наверх, разделся и принял душ. Следовательно, бумажник должен быть где-то в спальне. — Скорее всего, он его положил на какую-нибудь горизонтальную плоскость. Нейлз принялся методически исследовать их одну за другой — туалетный столик, комод и так далее. Бумажника не было нигде. Он не мог вспомнить, заходил ли он в другие комнаты или нет, и на всякий случай посмотрел в каждой. Из коридора послышались каблучки Нэлли.
— Я потерял бумажник! — крикнул он ей.
— Ах ты господи,— отозвалась Нэлли.
Бумажник никак не мог понадобиться ему в этот вечер, Нэлли прекрасно это знала,— но она также прекрасно знала и то, что он не поедет в гости без бумажника. Потеря любого предмета ощущалась обоими как беда, словно все их существование зиждется на целой системе талисманов.
— Я вошел в дом,— продолжал бубнить Нейлз,— выпил, поднялся наверх, потом разделся и принял душ, следовательно, он должен быть где-то здесь.
Целых тридцать минут, а то и больше, оба поднимались и спускались по лестнице, заходили в гостиную, выходили из нее, выдвигали ящики, которыми никогда не пользовались и которые были забиты елочными украшениями, шарили под креслами, ворошили лежащие на столах газеты и журналы, встряхивали подушки, загребали руками под матрасами. Можно было подумать, что они потеряли Священную чашу, распятие или спасительный якорь. Неужели Нейлз не мог поехать в гости без своего бумажника? Не мог.
— Я вошел в дом,— повторял он,— налил себе виски, затем я поднялся, разделся и принял душ.
— А вот и он! — воскликнула Нэлли.
Это был чистый голос небесного ангела, освобожденного от смертных уз грубой плоти и суеты.
— Он лежал на полочке в буфете, под протоколом вашего последнего собрания. Ты, верно, сам его туда сунул, когда наливал себе виски.
— Спасибо, милая,— сказал Нейлз своему ангелу-избавителю.
Они отправились на вечер. Где-то загрохотал гром. И снова, как всегда, его раскаты напомнили Нейлзу, каково было быть молодым и беспечным.
— Ты знаешь, милая,— сказал он Нэлли,— я был ужасно счастлив в то лето, когда карабкался по горам в Тироле. Я поднялся на пик Кайзера и на Пенгельстейн. В Тироле, когда бывает гроза, обычно во всех церквах звонят в колокола. По всей долине. Это так волнует! Не знаю, почему я тебе это сейчас рассказываю. Наверное, из-за грозы.
Элиот и Нэлли прибыли без четверти восемь. Через десять минут после них подъехал Хэммер в своей машине и остановил ее у самого въезда. На нем был тот же свитер, что и утром. Он был очень пьян.
— Пожалуйста, подъезжайте поближе! — крикнул ему Тони сверху.— На газоне сколько угодно места. Пожалуйста, подъезжайте поближе.
И так как машина Хэммера оставалась на месте, Тони сам побежал к ней рысцой.
— Подъезжайте, пожалуйста,— сказал он.— Там наверху сколько угодно свободного места.
— Мне надо будет рано уехать,— сказал Хэммер,— и я хочу поставить свою машину так, чтобы можно было потом выпутаться.
— Вам не придется выпутываться,— сказал Тони.— Здесь будет не больше тридцати машин.
— Ну что ж, забирайтесь ко мне, я подвезу вас на горку.
Как только Тони скользнул в машину, Хэммер брызнул ему в глаза из банки с мейсом. Тони издал громкий хриплый стон и упал вперед, стукнувшись головой о щиток. Хэммер ударил его по затылку. Это был жестокий удар, удар убийцы. Затем подъехал к церкви, которая была неподалеку от Левеленов. Как всегда, дверь ее оставалась открытой для желающих помолиться или просто посидеть в тишине святилища.
Хэммер не знал, как ему повезло. Всего десять минут назад мисс Темплтон поставила букет роз на алтарь. Хэммер поволок Тони в придел — и вернулся в машину, чтобы взять бидон с бензином. Затем он запер дверь в придел — это был единственный вход в церковь, не считая ризницы. При слабом свете одинокой свечи, стоявшей на алтаре, Хэммер поволок Тони по проходу к алтарю, нащупав выключатель, зажег свет и уже собрался было облить бесчувственного Тони бензином, но передумал и решил сперва выкурить одну сигарету. Он устал и немного задыхался. Ему было весело смотреть на божьего агнца за алтарем — как он ловко зацепил копытом деревянное распятие! Вдруг ему послышалось, будто кто-то завозился в вестибюле. Сердце его забилось — вот-вот выпрыгнет. Но он тут же успокоился — это всего-навсего дождь забарабанил по крыше.
Рутуола вышел из такси. Дворецкий Левеленов остановил его у дверей.
— Для посыльных вход не здесь,— сказал он,— вам придется обойти кругом.
— Мне необходимо видеть мистера Нейлза,— сказал Рутуола.
— Через парадную вам нельзя.
— Мистер Нейлз, мистер Нейлз! — закричал Рутуола.— Мистер Нейлз, идите сюда, скорее!
Нейлз стоял подле бара. Услышав свое имя, он вышел из-под навеса.
— Поезжайте в церковь Иисуса Христа,—сказал Рутуола.— И не задавайте мне вопросов. Сейчас же поезжайте в церковь Иисуса Христа.
По голосу Рутуолы Нейлз сразу понял, что Тони его грозит беда, но он не ринулся со всех ног к своей машине и вообще не сделал ни одного торопливого движения. Губы у него распухли. Но нервы были спокойны, как никогда.. Впереди ехали машины со станции — только что прибыл поздний поезд, но Нейлз не пытался их обогнать. Увидев машину Хэммера возле церкви, он ничуть не удивился, словно именно этого он и ожидал, и принялся дубасить по запертой двери.
— Кто там? — спросил Хэммер.
— Нейлз.
— Вам сюда не попасть. Я запер обе двери.
— Что вы там делаете, что вы собираетесь делать?
— Я собираюсь убить Тони.
Нейлз вернулся в машину. В ушах у него звенело, и звон этот— болезненный и громкий — казалось, только усиливал его решимость. Нейлз не испытывал ни страха, ни растерянности. Он тотчас поехал в Каштановую аллею, взял из подвала механическую пилу и снова вернулся к церкви.
— Хэммер?
— Да.
— Как там Тони?
— Пока что ничего, но я его убью. Вот только выкурю сигарету.
Нейлз нажал ногой на педаль пилы и натянул шнур. Цилиндры застучали, и, когда мотор завелся, пила с визгом врезалась в дубовую обшивку двери. Нейлз прорезал диагональную щель, а затем без труда высадил дверь плечом. Хэммер сидел на передней скамье и плакал. Возле его ног стоял красный бидон с бензином. Нейлз поднял сына с алтаря и вынес его на дождь. Это был уже настоящий ливень. Казалось, вся вода устремилась к полоске света из открытой двери. Дождь падал с такой силой, что сбивал листья с ветвей, и в воздухе запахло стоячей водой. Холодный дождь и привел Тони в сознание.
— Пап, а пап? — бормотал он.— Кто этот человек в свитере? Что ему было нужно?
— Ты ранен? Ты сильно ранен? Как ты думаешь, надо нам ехать в больницу?
— Нет, папа, я ничего. У меня болит голова и щиплет в глазах, но я хочу домой.
Эпизод этот попал в газеты. «Механическая пила предотвращает убийство. Вчера вечером Элиот Нейлз, проживающий по Каштановой аллее в Буллет-Парке, штат Нью-Йорк, с помощью механической пилы пропилил запертую дверь церкви Иисуса Христа и спас жизнь своему сыну, Антони. Поль Хэммер, также проживающий в Буллет-Парке, признал себя виновным в покушении на жизнь и отправлен в государственную больницу для душевнобольных преступников. Хэммер признался, что увез молодого человека со званого вечера у мистера и миссис Томас Левелен, проживающих на Малборо-Сэркл. Хэммер увез Нейлза в церковь с намерением сжечь его на алтаре. Его целью, как он утверждал, было разбудить человечество».
В понедельник Тони пошел в школу, а Нейлз, принявший таблетку, отправился на работу, и жизнь сделалась прекрасной, прекрасной, прекрасной, прекрасной, как всегда.