Директор сидел среди уважаемых гостей. Был спокойным, благодушным: Рахманинов провалился, Скрябин не на те клавиши попал, у Вагнера - три человека в зале, а здесь - верные ноты и зал полный. Может, и скрипачи отыграют прилично. Кира Викторовна, очевидно, их там, за кулисами, накачивает, разогревает. В конце концов подлинное высокое искусство всегда рождается в муках.
...Кира Викторовна, сама разогретая, бежала по внутренней лестнице консерватории. Шубу в раздевалке не сняла - некогда. От вчерашней прически ничего не осталось: голова была такой же лохматой, как у юного композитора.
Киру Викторовну встретила Верочка:
- Ладя на месте! Номер объявила.
Кира Викторовна побежала дальше, в зал, на балкон.
На балконе густо стоял народ, были забиты все проходы. Кира Викторовна пробралась вперед, увидела сцену. На сцене "оловянные солдатики" и все участники ансамбля. Но Ладя даже не потрудился переодеть брюки, и стояли рядом два красавца: Ладя в джинсах - пришелец с Дикого запада - и Франсуаза с огромным роскошным бантом и пластырем на щеке колониальная барышня из того же фильма. Да еще Дед в "гаврилке". Ничего себе мизансцена!..
За органом Чибис. На регистрах Алла Романовна.
Сзади Киры Викторовны появился Григорий Перестиани. Тронул ее за рукав шубы. Кира Викторовна, не оглядываясь, сняла шубу, отдала мужу. И Григорий остался стоять с шубой.
Поднялись скрипки. Смычки. Сверкнули под светом прожекторов. У Киры Викторовны мучительно сжалось сердце. Она вдруг сразу ощутила усталость этого дня и всю его важность для нее. А может быть, на самом деле благоразумие губительно для музыки? И расчетливость и предусмотрительность? Без взрыва никогда не оценишь тишины...
Кивок Андрея. Оля Гончарова видит это у себя в зеркальце на органе. Ауфтакт. Зазвучал орган. Зазвучали скрипки.
Андрей ведет Павлика, Ганку. Ладя ведет Франсуазу и Машу. Вступление и начало разработки темы. Первые голоса, вторые. Все как будто нормально: играет оркестр, коллектив. Все скрипки вместе. Но Ладя и Андрей оба тяжело дышат. Между ними опять произошло столкновение. Да какое! Ничего подобного по своей непримиримости еще не случалось. Ладя пытается после всего сохранить спокойствие, независимость. Андрей напряжен до предела, глаза зеленые, и лицо застыло вызывающе. Тоже пытается сохранить спокойствие. Он ненавидит сейчас Витю Овчинникова, Риту, себя! Всех! Но главное - Ладьку. Это все из-за него. Только из-за Ладьки! Каждый день выкидывает очередное шутовство, и все ему нипочем. Схватит смычок и играет легко, без всякого напряжения. Никакая не работа. Забава. И все тут. И сегодня примчался в последние секунды, и вот теперь стоит, играет как ни в чем не бывало. Что ему усилия, пот, нервы - чихал он на все это.
Шаг за шагом спустилась с эстрады музыка и наполнила зал вполне точным звучанием. Медленно и серьезно разворачивался орган. Исполнили свое пиццикато "оловянные солдатики", и оно отстучало, будто капли с крыши. Казалось, еще один выстрел - и готов результат.
И вдруг что-то надломилось, хрустнуло: это Андрей ударил смычком раз, два. Не сфальшивил, но ударил резко, в какой-то тупой ярости. Потом еще и еще. Заволновался Павлик. У невозмутимой, всегда спокойной Ганки на лице растерянность - она не понимает своего концертмейстера. Темп скрипки Андрея возрастает. Андрей никому ничего не показывает ни смычком, ни движением головы, будто забыл, что он стоит на эстраде, что он дирижер, руководит оркестром. Опять начался турнир между ним и Ладькой. И Андрей выходит на финишную прямую. Ладя пытался вести Франсуазу и Машу в обычном ритме, но сбилась, ошиблась Франсуаза. Или это бант виноват... У Маши в глазах, сквозь очки, испуг, и смычок дрожит.
Чибис смотрела в зеркальце на органе: судорожные взмахи смычков, будто ансамбль прыгает через лужи - кто, где и как сможет.
Мистер Грейнджер нервно нажимал в пол то пятками, то носками ботинок. И ноги Чибиса на педальной клавиатуре - носок, каблук, опять носок. Чибис не знает, как ориентироваться: по Андрею, по скрипке Лади или играть самой, чтобы они подстраивались.
Алла Романовна шепчет:
- Лови!..
Но кого ловить? Нет в зале скрипок, ансамбля.
- Славно играют, - сказал один из работников Госконцерта. Он сидел, прикрыв глаза. Его толкнул сосед.
- Вы что?! - сказал он ему в самое ухо. - Проснитесь!..
Тот открыл глаза, посмотрел на англичанина, и лицо его сразу изменилось. На Кире Викторовне вообще уже не было никакого лица.
Чибис усилила свою партию, и голос органа возрос, до отказа наполнил зал. Орган перекрывал сейчас всех своим мощным волевым голосом. Орган призывал музыкантов собраться, найти друг друга, понять. Этого добивалась Чибис, худенькая и одинокая за клавишами и педалями. Чибис будто хотела удержать Андрея, побороть его, вернуть оркестру дирижера. Ансамбль исполнял концерт для двух скрипок. Андрей резко изменил темп. Он вдруг очнулся, услышал орган, услышал и сам себя. Понял, что он делает. Не кто-то другой делает, а лично он... сейчас... на сцене... В зале консерватории.
Остановилась Франсуаза, потом Ганка, последний раз дернула смычком и прекратила играть Маша. Остановились Павлик и Ладька. Тогда и Андрей оборвал музыку на полуфразе, резко опустил смычок, откинул скрипку от плеча.
Теперь звучал только орган - он просил, убеждал, извинялся или становился резким, непримиримым, жестким от отчаяния, и опять просил, убеждал и опять извинялся. Это продолжала мужественно и одиноко бороться Чибис. Она пыталась импровизировать на тему концерта и заставить вступить скрипки, ансамбль.
Каблуки ей мешали, и она сбросила туфли. Играла в одних чулках, давила и давила педальные клавиши, упорная и, как никогда, сильная.
Мистер Грейнджер не спускал с нее глаз, ноги его тоже продолжали беспокойно двигаться.
Орган звучал, все еще на что-то надеялся. Он спасал не себя, он спасал других, но потом и он, совершив последнее и отчаянное усилие, остановился. Корабль, который ткнулся носом в мель.
В зале была тишина.
Чибис теперь старалась найти туфли, но они куда-то закатились. Маша взяла в рот головку скрипки и тихонько ее грызла. Вот как она впервые выступила на эстраде. Не повезло ей. Очкарик она, и все. Несчастным очкариком и останется. Франсуаза положила скрипку на грудь и быстро, под скрипкой, перекрестилась. Павлик перевернул скрипку, вытер лоб подушечкой и посмотрел на Андрея: Андрей сломал ансамбль, как кладовщик ломает скрипки. Смотрел на Андрея и Ладя. Маленькие скрипачи неуверенно подняли плечи и отвели назад. Потом проделали нечто среднее между поклоном и падением.
Андрей ни на кого не смотрел. Скрипка и смычок опущены, свет прожекторов на них не попал, и казалось, Андрей стоял без скрипки и смычка.
Тишина. Хотя бы кто-нибудь номерок от пальто уронил. Нет. Тишина.
Андрей первым повернулся и пошел. За ним - остальные. Бегство в полном молчании. Войско, потерявшее знамя. Осталась только Чибис у пульта органа. На нее был направлен бинокль: Рита Плетнева рассматривала Чибиса детально, не спеша - коричневое форменное платье, белый фартук, булавки на плечиках фартука и побледневшее лицо с появившимися уже к весне на щеках мелкими веснушками.
Мистер Грейнджер повернулся к Савину-Ругоеву и о чем-то его спросил. Потом громко сказал по-русски:
- Хорошие... ребята! - И вдруг начал аплодировать громко и серьезно. С каким-то удовольствием разрушал эту затвердевшую тишину. И повторил по-английски: - Your kids are very nise!
Тогда его поддержал весь зал. Вначале робко, потом уже активно.
Оля стояла без туфель, в чулках, и совершенно одна. Готова была отвечать за все случившееся перед всеми и до конца. Готова была вынести знамя с поля боя.
На сцену вышла диспетчер Верочка и невозмутимо сказала:
- Антракт!
Объявлять длинно ничего не надо было: концерт угодил в тупик.
Кира Викторовна с трудом выбралась из толпы и побежала в артистическую. За ней устремился муж. Шуба была у него в руках, она мешала ему, но он и вовсе теперь не знал, куда ее деть.