— Коктейлями?
— А что?
— Давай.
Они чокнулись, допили коктейль.
— Здесь есть оркестр? — спросила Рита. — Скучно без оркестра.
— Только ничего не придумывай.
— А я не могу начать думать раньше, чем что-то придумаю. Но за тебя я рада. Очень! — Было похоже, что это она сказала совершенно искренне. И Рита встала и направилась к выходу.
Они шли по Садовому кольцу, по Смоленскому бульвару.
— Куда мы идем?
— Какая тебе разница.
— Не люблю, когда ты такая.
— Я трогаю босой ногой прибой поэзии холодный… — сказала Рита.
— Перестань.
— А может, кто-нибудь другой — худой, замызганный, голодный — с разбегу прыгнет в пенный вал, достигнет сразу же предела, где я и в мыслях не бывал…
— Прошу, перестань.
— Чрезвычайность поэзии, — сказала Рита.
Дверь открыли, и на пороге оказался Витя Овчинников.
— Ха! — радостно воскликнул Витя. — Ребята!
Он искренне обрадовался.
Выбежали в коридор две девочки, две копии Вити. Одна девочка — помладше, другая — постарше. Девочки вежливо поздоровались.
— Приняли в Консерваторию, — сказала Рита, показывая на Андрея.
— Андрюшка, гений! — крикнул Витя. — Я это знал.
Девочки начали вежливо рассматривать Андрея.
— Прошу в мою рощу, — сказал Витя. — Мать, ко мне Рита и Андрей прикатили.
Вышла мать Вити. Андрей никогда не ожидал, что у Вити такая мать: небольшая, в стареньком ситцевом платье, усталые тихие плечи и такие же усталые тихие руки. Из кармана платья свешивалась ленточка клеенчатого сантиметра.
— Я очень рада, — быстро сказала она, заталкивая в карман сантиметр. — Проходите. Витя, я поставлю чайник.
— Чайник я поставлю сам, — сказал Витя. — Чай будем пить с лепестками жасмина. Экзотика — моя слабость. Мать, где коробка?
— У меня на полочке. — И она вышла из комнаты.
— Колониальные товары собственного изготовления. Это верно, что «гроссы» махнули на завод?
— Верно. У них идея, — сказала Рита. — Год они будут познавать себя и окружающую действительность.
— А что? Уважаю.
— Я тоже хочу познать себя и окружающую действительность, — сказала Рита. — Но у меня простое любопытство. — Потом она подумала и добавила: — Очевидно.
Витя и Андрей молчали.
— Убери свои вещи. — Это вернулась и сказала мать Вити.
— Сейчас. И прошу тебя бодрее смотреть на жизнь. — Витя сказал это матери как-то строго.
Андрей хотел по-настоящему обидеться на Риту, что она его сюда привела, но после того, как он увидел мать Вити, его сестер и самого Витю вот так, дома, где он был совершенно другим, Андрею вдруг стало стыдно за все, что он до сих пор думал о Вите. А Рита знала, какой Витя. Знала его настоящим.
Андрей заметил, что мать Вити чем-то расстроена, но старается не показать этого.
Витя потащил их к себе в комнату. Это была даже не комната, а отгороженная фанерной стеной часть коридора. Окна не было, но горела большая трубка дневного света. Стены украшены самыми неожиданными предметами — спасательный круг, древняя географическая карта, медная сковородка, переделанная в часы. Цифры наклеены из бумаги. Обыкновенный номерной знак, который висит на улицах, на домах. На знаке было написано: «Банановая роща, вход со двора». Вместо стульев на крашеном полу лежали цветные подушки. Стояла низкая тахта, покрытая пледом. Овальный столик напоминал раму от старинной картины: картину вынули, а вместо нее вставили чистый лист фанеры.
Витя расчистил тахту от вещей, которые люди обычно берут с собой в дорогу, когда собираются уезжать из дому, сгреб в охапку и вынес из комнаты.
Рита выключила трубку дневного света и зажгла вместо нее лампочку в номерном знаке дома.
— Ты здесь все знаешь, — сказал Андрей.
— Конечно. Он в меня влюблен.
— С третьего класса.
— Именно.
Андрей снова начал злиться. На нее, на себя, на Витю. Не надо ему никакого чая с лепестками жасмина.
— Я уйду.
— Иди. — Рита уселась на тахте. — Хочешь обидеть Витю? Он тебе сделал что-нибудь плохое?
На кухне зазвенела чайная посуда, раздались голоса Вити и его сестер. Сестры помогали брату.
— Мне у них всегда очень хорошо, — сказала Рита. — А ты дурак, вот и все. Между прочим, я тоже поступила в институт, и у меня праздник.
— Извини. — Андрей сел рядом с Ритой на тахту.
Появилась с подносом старшая из сестер. На подносе стояли три маленькие чашки и фарфоровый чайник, прикрытый салфеткой.
Сзади шел Витя.
— Женьшень, а не чай, — сказал Витя и велел сестре поставить поднос на стол-раму. — Ты свободна. Остальное я проделаю сам.