Ладькины пассажиры были очень смирными. В пути они в основном дремали. Только пеликан Боря иногда начинал кричать странным голосом. Ладькины вещи ехали в автодоме Санди. И скрипка ехала. Ладька испытывал полное наслаждение, что он сидит за рулем, пускай даже и «Тутмоса». Но в руках руль, пускай и без сервиса, под ногами педали, пускай и не широкие. Дрожит у колена черный шарик на рычаге коробки скоростей. И вокруг непрерывное, незатихающее движение.
Люди сами виноваты, когда им скучно, когда они убивают свое время. Ладя никогда не будет убивать свое время. Он никогда не будет ничего ждать; он будет каждую минуту жить, и если он не знает, чего он достигнет скрипкой, он будет жить пока без скрипки. Скрипка — это струны, смычок и ты сам. А Ладька не знает, где он до конца сам, в чем? И он завидует Андрею, которому все понятно. Струны, смычок и он сам — вместе. А Ладька не вместе ни с кем и ни с чем. И пусть.
— Арчибальд, — сказал Ладька, — вы мне симпатичны, и я вас уважаю.
Пудель повернул голову к Ладьке и приподнял одно ухо. Он умел быть внимательным.
— Член ДОСААФ СССР Брагин на двести восьмидесятом километре от Москвы беседует со своим лучшим другом и попутчиком Арчибальдом. Вы, Арчибальд, напоминаете мне некоего Павла Тареева. Вы разбираетесь в жизни, я это вижу. Хотя вы и коверный, и вообще несерьезная личность. Впрочем, вроде меня. Я вас когда-нибудь познакомлю с Павлом Тареевым. Он человек. И Ганка тоже человек. Она тоже знает, что делает. А я не знаю, что я делаю. Почему я оказался здесь с вами, в этом легкомысленном экипаже, и везем мы Борю-пеликана и всех остальных личностей.
При имени Бори-пеликана Арчибальд поднял второе ухо.
— А может, во мне, Арчибальд, зарыт где-то на самом дне Чайковский? Соната, сонатина в переменном размере. Чем объясняется ваше увлечение переменным размером? Вопрос корреспондентов. Ответ — только движением встречных лимузинов. Как? На лицах корреспондентов удивление. Ответ — проходит машина, и это тактовая черта. А чем будут велосипедисты, Арчибальд? Не знаете? Я тоже не знаю. А Галлахер все знает. Вам не известен Галлахер, Арчибальд? Композитор, истинный лондонец, как и ваши предки, судя по родословной. Он сочинил симфонию о футболе. Можно сочинять музыку о явлениях физики, можно и о футболе. «Печальная симфония» называется. Посвятил ее проигрышу сборной Англии на первенстве мира в Мексике. Свистки арбитра, вопли болельщиков, вздохи футболистов после поражения. Все есть. А мы с вами, Арчибальд, не знаем, чем будут велосипедисты. Поглядим лучше на приборы — амперметр показывает зарядку, бензина полный бак, температура воды шестьдесят градусов. Бутлеров, когда учился в пансионе, прятал у себя в спальне химические склянки. Однажды склянки взорвались, Бутлерова заперли в карцер. На обед водили с доской, на которой написали: «Великий химик». Смеялись над мальчиком. Но потом мальчик посмеялся над ними над всеми. Он стал великим химиком. Из программы для восьмого класса. Можете, Арчибальд, взять к себе в клоунаду. Я придумал, чем в сонатине будут велосипедисты — слабые доли такта. Вы, кажется, спите и не слушаете?
Арчибальд положил голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Он или спал, а может быть, и думал над словами Лади о Бутлерове, «Печальной симфонии» Галлахера, о Чайковском.
Вечером автопоезд остановился в кемпинге. Проехали за ворота и поставили машины на стоянке. Автодома выглядели внушительно. Получился настоящий поселок. «Тутмос» затерялся среди автодомов — как, дровяной сарайчик.
В кемпинге было еще много легковых автомашин. Они стояли в заездах около палаток. Палатки были разноцветными и напоминали детские флажки на веревке. Были врыты столбы, а вокруг них подковой — скамейки. Тоже разноцветные.
Ладя никогда не бывал в кемпингах. Здесь было как-то особенно оживленно — кто спешил в душ с перекинутым через плечо полотенцем, кто нес кастрюлю или чайник в летнюю кухню, сделанную под навесом, кто возился с машиной, и около него стояли добровольные консультанты и советчики, кто, разложив прямо на палатке, сушил белье.
Арчи немедленно отправился знакомиться. Он-то прекрасно знал, что такое кемпинг.
— Товарищи, через тридцать минут соберемся на ужин, — объявил Аркадий Михайлович.
Санди спросила Ладю, как он после первого большого перегона — не устал?
— Все в порядке, — сказал Ладька. — Зверей своих сейчас накормлю.