— Посмотри, — сказал Ладя и протянул Ганке фотографию.
— Да, — сказала Ганка невозмутимо. — Смешно.
— Он ведь и правда ходит в очках!
— А я и говорю — смешно, — повторила Ганка. — У нас дид Яким и не такое придумывает.
Ладя занимался теперь в школе. Так устроила Ганка. Чтобы он был под ее непосредственным контролем. Ладя чувствовал себя так даже лучше: действительно был контроль и он действительно занимался. Он ощущал ритм занятий. Ладя не любил одиночества. Общение с людьми создавало для него дополнительную нагрузку, без которой он не мог. Он никогда не умел управлять собой по-настоящему, серьезно. Он сам себя никогда не принимал всерьез до конца, может быть, только в отношениях с Андреем. Ему хотелось показать себя, что он есть, что он может, потому что Андрей всегда был разумным и правильным. И честолюбивым. Ладька играл на его честолюбии, но при этом приходилось показывать все, на что был способен сам.
Вспомнились письма Киры Викторовны, в которых она писала, что пора повзрослеть и отнестись серьезно к тому, к чему ты обязан относиться серьезно. Иначе растеряешь все, что имел. Когда Ладька бывал один, ему казалось, что на самом деле он может все растерять и следов не останется. Если бы сейчас они с Андреем опять встали рядом, как тогда на турнире, — выиграл бы Ладька? Он не был в этом уверен. Он всегда был откровенным, даже сам перед собой, потому что никогда не был честолюбивым. Хотя в искусстве без этого нельзя, оказывается. Об этом тоже написала Кира Викторовна. А может быть, можно?..
Деньги, которые Ладька заработал в цирке, у него забрала Ганка. Строго выдавала на расходы, чтобы не тратил лишнего и мог бы спокойно заниматься. Не думая о заработках. Так что Ладя вел скромный образ жизни, вполне соответствующий образу жизни стариков. Он тоже оказался на пенсии, был без денег и помалкивал. Носил картуз. Выдал Яким Опанасович: казак без картуза не казак.
Яким Опанасович настоящий Ладин приятель. Даже Ганка сердилась, когда Ладя и Яким Опанасович удалялись на прогулку. Ганка считала, что они просто болтаются из конца в конец села, а Ладе очень нравились эти прогулки. Ладя брал с собой скрипку, и они ходили с Якимом Опанасовичем по селу. Появлялись в хате, куда их приглашали, и Ладя играл так, как этого хотелось людям, которые за его музыкой видели свою жизнь, может быть уже прожитую, и Ладя это понимал. Он играл, чтобы хотя бы на миг что-то возвратить им из молодости, из их прошлого. Ганка никогда не играла, и не потому, что не хотела выступать, просто у нее были другие задачи, и она их выполняла. У Ладьки не было никаких задач. Он с удовольствием просто играл для стариков в их старых хатах, крытых соломой или камышом. Он всегда мог легко определяться в любой ситуации и обнаруживать основное для себя и для других, удобное и радостное. И еще он умел не нагружать себя однообразным, а значит, и скучным трудом. Он ничего не преодолевал и лично никуда не стремился.
Уже совсем поздно вечером Ладя и Яким Опанасович крались в темноте до дому, до хаты.
Яким Опанасович приседал, трогал ладонью землю и серьезно говорил:
— Вглубь просохнет, будэмо копать колодец.
Из темноты появлялась Ганка, которая уже давно разыскивала их по селу, и начинала кричать на Ладю и Якима Опанасовича, как дежурные на ферме.
Яким Опанасович быстренько исчезал в темноте, и Ладька оставался один на один с сердитой Ганкой — казак и казачка.
Ладя пытался успокоить Ганку.
— Чего ты кричишь? — говорил он ей. — Я рекламирую скрипку. Тебе учеников приведут сотни.
Письма от Санди теперь приносил почтальон. На месте адреса неизменно было написано: «Село Бобринцы, заезжему из Москвы скрипачу». А на месте обратного адреса также неизменно было написано: «Проездом».
В конвертах, кроме самих писем, оказывались или новая фотография, или цветок, или автобусный билет с каким-нибудь странным названием «Спас-Заулок», «Голокозевка», «поселок Чертеж»; а то прислала билеты речного пароходства с названием рек «Княгиня» и «Горожанка».
Ладя представлял себе, как Санди ходит повсюду с Арчибальдом и как ее повсюду узнают зрители, которые уже побывали в цирке. Санди идет, и в глазах у нее так и прыгают разные «коверные» мысли, что бы еще такое придумать сегодня поинтереснее, чтобы забавно прошел день, какой-нибудь трюк-сюжет. Санди любила рисовать, поэтому часто носила с собой краски, кисти и блокноты. Рисовала она всюду, но тоже как-то всегда неожиданно, казалось бы, в самых неподходящих местах. Но потом она умела составлять из рисунков тему. А потом еще оказывалось, что рисунки она делала о Ромео и Джульетте. Как она их представляла себе в наши дни, где и какие должны происходить события. И весь какой-нибудь день она сама играла Джульетту, становилась то веселой, то задумчивой и очень влюбленной. И если в этот вечер она выступала на манеже — выступала Джульетта, а зрители просто смеялись, потому что видели просто клоуна.