Что он скажет об Андрее? И как там Андрей? Только бы сыграл глубоко, сильно и точно. А для этого Андрею надо быть спокойным. Максимально. Кому перед выступлением требуется нервный толчок, а кому ни в коем случае этого нельзя. Андрей такой. Ему нельзя. А Ладе он нужен. Ладя создает самому себе препятствие и сам его преодолевает. Андрею это противопоказано категорически. Хотя она и пыталась это в нем притупить и кое-чего все-таки достигла. Но только кое-чего. Так же как и в Ладе, только в обратном направлении, она тоже кое-чего достигла: поселила в нем какую-то серьезность, разумность. Так ей казалось, во всяком случае, до сегодняшнего дня. Все придется начинать сначала. Но как там Андрей?..
И вдруг Кира Викторовна, решительно стуча каблуками, подошла к двери, взялась за ручку и не выдержала, открыла дверь. Андрей стоял — скрипка и смычок опущены. Он только что кончил играть. Валентин Янович сидел, откинувшись на спинку стула, руки — на отворотах пиджака. Все, как и представляла себе Кира Викторовна. Сидели члены комиссии.
— Знал, что войдешь, — улыбнулся Валентин Янович. — Приметил в коридоре.
— Валентин Янович, извините.
— Антонова. — Это профессор сказал членам комиссии.
Те кивнули.
— Косарев, вы свободны. Спасибо, — сказал профессор.
Андрей взглянул на Киру Викторовну и вышел из комнаты. В коридоре его встретили Павлик и Верочка. Павлик держал футляр от скрипки.
— Ну как? — не выдержала Верочка.
Андрей подошел к раскрытому окну. За окном, во дворе, стояла его мать. Но ему сейчас хотелось бы увидеть Риту.
Глава вторая
Это был скоростной лифт. В лифте была одна молодежь, веселая и говорливая. Те, кто поступил в институты и сейчас хотел бы поделить свое счастье на всех. Счастье для них — величина постоянная, как и собственная молодость.
Рита была в летнем платье и в шарфе. Она всегда его носит — теплый шарф. Даже летом. Шарф стоял по краям ее плеч, будто меховой воротник. Рита сделала прическу, ее глаза были подкрашены. Это впервые.
Лифт остановился, мягко раскрылись автоматические двери, и Андрей и Рита вышли.
Потом они вместе со всеми сидели в небольшом зале. Широко виден был город. Огни. Кроссворд из огней — по вертикали и по горизонтали. И над этими пересекающимися огнями — он и Рита. Андрей подумал, там, где огни не горят, там в кроссворде незаполненные слова.
Им принесли два высоких стакана с зелеными трубочками. Трубочки были похожи на стебли травинок. Поблескивали кубики льда. Повисли дольки лимонов, специально зацепленные за края стаканов. Коктейль назывался «Двое».
— О чем ты думаешь? — спросил Андрей Риту.
— Что у тебя так все хорошо.
— Я играл удачно. Пальцы пошли и смычок.
— Ты играешь, а что ты испытываешь? О чем ты думаешь?
— Я начинаю играть в уме, где-нибудь еще в коридоре. Я играю раньше, чем начинаю еще играть. Почему ты спросила об этом?
— Меня пригласил музыкант, и я говорю о музыке.
— Перестань. — Андрей злился, когда Рита начинала так вот говорить. Когда нельзя было понять ее настоящих мыслей и слов.
Рита отпила несколько глотков, качнула стакан и послушала, как стучит о его стенки лед. Взяла дольку лимона и опустила ее в коктейль.
— Я не думал, что ты все-таки пойдешь в технический институт, — сказал Андрей. Ему хотелось перевести разговор на Риту и поговорить серьезно. — Ты сделала это из-за отца? Ты должна была пойти в Институт международных отношений, например.
— Или иностранных языков. — Рита взглянула на Андрея, и нельзя было понять, что скрывалось за ее словами, потому что в глазах ее таилась улыбка.
— Давай чокнемся, — сказала Рита.
— Коктейлями?
— А что?
— Давай.
Они чокнулись, допили коктейль.
— Здесь есть оркестр? — спросила Рита. — Скучно без оркестра.
— Только ничего не придумывай.
— А я не могу начать думать раньше, чем что-то придумаю. Но за тебя я рада. Очень! — Было похоже, что это она сказала совершенно искренне. И Рита встала и направилась к выходу.
Они шли по Садовому кольцу, по Смоленскому бульвару.
— Куда мы идем?
— Какая тебе разница.
— Не люблю, когда ты такая.
— Я трогаю босой ногой прибой поэзии холодный… — сказала Рита.
— Перестань.
— А может, кто-нибудь другой — худой, замызганный, голодный — с разбегу прыгнет в пенный вал, достигнет сразу же предела, где я и в мыслях не бывал…
— Прошу, перестань.
— Чрезвычайность поэзии, — сказала Рита.
Дверь открыли, и на пороге оказался Витя Овчинников.
— Ха! — радостно воскликнул Витя. — Ребята!
Он искренне обрадовался.
Выбежали в коридор две девочки, две копии Вити. Одна девочка — помладше, другая — постарше. Девочки вежливо поздоровались.
— Приняли в Консерваторию, — сказала Рита, показывая на Андрея.
— Андрюшка, гений! — крикнул Витя. — Я это знал.
Девочки начали вежливо рассматривать Андрея.
— Прошу в мою рощу, — сказал Витя. — Мать, ко мне Рита и Андрей прикатили.
Вышла мать Вити. Андрей никогда не ожидал, что у Вити такая мать: небольшая, в стареньком ситцевом платье, усталые тихие плечи и такие же усталые тихие руки. Из кармана платья свешивалась ленточка клеенчатого сантиметра.
— Я очень рада, — быстро сказала она, заталкивая в карман сантиметр. — Проходите. Витя, я поставлю чайник.
— Чайник я поставлю сам, — сказал Витя. — Чай будем пить с лепестками жасмина. Экзотика — моя слабость. Мать, где коробка?
— У меня на полочке. — И она вышла из комнаты.
— Колониальные товары собственного изготовления. Это верно, что «гроссы» махнули на завод?
— Верно. У них идея, — сказала Рита. — Год они будут познавать себя и окружающую действительность.
— А что? Уважаю.
— Я тоже хочу познать себя и окружающую действительность, — сказала Рита. — Но у меня простое любопытство. — Потом она подумала и добавила: — Очевидно.
Витя и Андрей молчали.
— Убери свои вещи. — Это вернулась и сказала мать Вити.
— Сейчас. И прошу тебя бодрее смотреть на жизнь. — Витя сказал это матери как-то строго.
Андрей хотел по-настоящему обидеться на Риту, что она его сюда привела, но после того, как он увидел мать Вити, его сестер и самого Витю вот так, дома, где он был совершенно другим, Андрею вдруг стало стыдно за все, что он до сих пор думал о Вите. А Рита знала, какой Витя. Знала его настоящим.
Андрей заметил, что мать Вити чем-то расстроена, но старается не показать этого.
Витя потащил их к себе в комнату. Это была даже не комната, а отгороженная фанерной стеной часть коридора. Окна не было, но горела большая трубка дневного света. Стены украшены самыми неожиданными предметами — спасательный круг, древняя географическая карта, медная сковородка, переделанная в часы. Цифры наклеены из бумаги. Обыкновенный номерной знак, который висит на улицах, на домах. На знаке было написано: «Банановая роща, вход со двора». Вместо стульев на крашеном полу лежали цветные подушки. Стояла низкая тахта, покрытая пледом. Овальный столик напоминал раму от старинной картины: картину вынули, а вместо нее вставили чистый лист фанеры.
Витя расчистил тахту от вещей, которые люди обычно берут с собой в дорогу, когда собираются уезжать из дому, сгреб в охапку и вынес из комнаты.
Рита выключила трубку дневного света и зажгла вместо нее лампочку в номерном знаке дома.
— Ты здесь все знаешь, — сказал Андрей.
— Конечно. Он в меня влюблен.
— С третьего класса.
— Именно.
Андрей снова начал злиться. На нее, на себя, на Витю. Не надо ему никакого чая с лепестками жасмина.