— Понял, конечно.
— Армия, конечно, хорошая школа, но лучше её пройти заочно. Время только терять. Чтобы правильно жить и красиво, нужны деньги. А деньги там — где власть. А власть без высшего образования не дадут. Врубился?
— Врубился.
— Ну, всё, полетели.
Он заводил мотор, и мы куда-нибудь снова летели.
Для родных и друзей, для меня он был своим и надежным. Но многие его опасались. И не напрасно. Но это же их проблемы. Для нас он был Ткача, Жека, Женька Ткачук, а другие, если им так охота, — пусть пасутся в ботве. Так мы рассуждали и были, наверное, правы.
Остальное — по ходу. Мы с ним встретимся, обязательно встретимся.
Пора
Сумрак наступил, естественно, ночью.
По какой-то забытой причине летом семьдесят восьмого я свалил из «Политехника» на пару дней раньше. Сев на последний вечерний автобус, к ночи я уже был в городе. Прихожу домой (свет в окнах горит), сую ключ в замок, а открыть не могу — с той стороны закрыто. Я стучусь — не открывают. Я долблюсь — бесполезно. Я ногами пинаю дверь — тишина. Ясно.
До утра, покемарив в подъезде, пока не защелкали наши замки, я был в непонятках. На всякий случай, услышав открывающуюся дверь, я выскочил из своего подъезда и затаился в соседнем, наблюдая. Большой вышел из подъезда, огляделся, потом кому-то махнул, и за ним вышла молодая баба. «Вот козёл!» — подумал я и дождался, пока они уедут на одиннадцатом. Потом зашел домой, помылся, позавтракал и завалился спать. Меня разбудил телефонный звонок. Звонила мать. Зареванным голосом она сказала, что её долгое время не будет, чтобы я берег себя, смотрел за Анютой и слушался отца. На всякий случай я не стал говорить ей, что произошло, но так и не понял, откуда она звонит и что с ней случилось. «Ничего-ничего, всё будет хорошо» — уверяла она меня. Но я почувствовал, что хорошо уже ничего не будет. И ещё больше разозлился на отчима, когда отключился телефон.
Вечером его долго не было. Я решил, что он вообще ночевать не придет, поэтому позвал Плису. По телеку показывали концерт «Бони эМ» в Москве, и мы сидели с Серёгой и курили. Открылась дверь. Ввалился пьяный Большой.
— Ты чё тут куришь? — первое, что спросил он у меня.
— «Родопи», — не отрываясь от телевизора, ответил я.
По телевизору пели: «Ван, Дэн, Ин-дуви. Ша, ля-ля, ля-ля…»
— Ты чё тут куришь? Обнаглел? — повторил Большой, еле ворочая языком. А когда заметил напряженного Серёгу, сказал ему: — А ты крути педали отсюда!
— Подожди меня на улице, — попросил я Плису, и тот, недоверчиво посмотрев на меня, пошел на выход. — Всё нормально будет, Серый. Подожди меня внизу.
— Ты чё тут раскурился? — не унимался отчим, когда за Плисой щелкнула дверь.
— Мать где? — посмотрев ему прямо в глаза, спросил я.
— Я спрашиваю, какого хера ты притащился раньше времени?
Большой, не разуваясь, надвигался на меня, как айсберг. Я продолжал сидеть и курить, глядя ему в глаза.
— Это я спрашиваю, где мать? — повторил я громче.
Большой понял, что я на взводе. Я тоже понял, что он это почувствовал. Затушив в пепельнице с силой сигарету, я встал перед ним, продолжая смотреть в его красные бельма. Оказалось, он не такой уж и большой. И в глазах его читалась тревога.
— Что с матерью? — я ждал ответа.
— Сидит твоя мать! — выпалил он, отступил и рухнул в кресло.
Всё! Пиздец! Я так и знал! Мир перевернулся. Большой превратился в амёбу, огромный топор судьбы отрубил моё детство. Я мог запросто его сейчас убить.
Пауза. Руки дрожат, спрячу руки в карманы. Что-то надо делать. Я задал вопрос.
— Ты кого в дом приволок, кобыла? — первый раз так нахально, я обратился к Большому.
— Чё-ё?! — сразу не понял он.
— Я спрашиваю, кого ты в дом приволок, Ло-Шадь! — членораздельно повторил я, как учили на улице, в надежде, что он сейчас соскочит, вспылит и ринется в бой. И тогда у меня будет полное право убить его. Выкидуха-попугай уже нагрелась от сильно сжатой руки в моём кармане.
Большой, видимо, понял это и стушевался. Прошло ещё несколько секунд в молчании.
«Ша, ля-ля, ля-ля, ля…»