— Искать, может, и будут, да только не сразу, а дня через два-три, да и если не найдут, панику не подымут, здесь это нормально: ушел человек на добычу и не вернулся. Ну, придавило где-то рухнувшей стеной, или в люк открытый упал, бывает. Только и всего.
— Может, они к нам, сюда, и не полезут? — понадеялась Саша. — Что тут брать-то?
— Если они не полезут, то и мы будем сидеть тихо и смирно, — ответил Мишель. — Нам ведь не кровушки человеческой надо, а спокойно и тайно какое-то время переждать…
— А чего мы пережидаем, ты бы объяснил, Миша, — попросила Александра, — ведь я-то из огня да в полымя попала…
7
Лакка жила со стариком Жарко и его товарищем всего-то месяца три, но иногда ей в похмельном дурмане казалось, что продолжается это всю её более менее сознательную жизнь. И никогда раньше не было у нее ни веселых баров с не менее веселыми собутыльниками, ни фартовых клиентов, без счета выгребающих из карманов серебряные монетки. Хотя и такое было совсем недавно, несколько лет назад, когда приходилось девушке зарабатывать в койке на жизнь, впрочем, чего греха таить, на жизнь веселую, да и способ заработка Лакку совсем не смущал, любила она и выпить, и в койке покувыркаться, а когда за это еще и платили, то любила еще сильнее.
Эта-та любовь и подвела… вечный хмель, постоянное похмелье… все реже и реже на неё заглядывались посетители бара, в котором она ловила клиентов, все чаще и чаще попадала она в участок, поскандалив с кем-нибудь по пьянке… а потом была с трудом вспоминаемая драка, кровь, осколки стекла и чей-то громадный нож, который Лакка почему-то держала в своей руке. Дожидаться прибытия полиции она не стала и быстро свинтила туда, откуда вышла в жизни десяток лет назад, в родную промзону. А здесь — ничего не изменилось, вот и пришлось срочно подыскивать мужичка-покровителя, а когда тот с перепоя или передоза, кто ж поймет, протянул ноги, то и следующего… пока вот не набрела на Жарко.
Старик, пусть и сорока с лишком лет, но все равно — старик, был неплохим человеком, если б не его широкая душа, когда спьяну он начинал делиться со случайными собутыльниками всем, что у него было. Лаккой — тоже. Впрочем, он звал её Биксой и, кажется, особо за человека не считал. А ей уже начинали надоедать эти вялые, неоплачиваемые телодвижения в постоянно меняющихся компаниях. Сам-то Жарко первое время пользовал девушку хорошо если раз-два в неделю. И еще раздражали Лакку ночные вылазки по полуразрушенным цехам, подвалам и заброшенным складам в поисках источников утреннего портвейна, дневной паленой водки и вечернего денатурата; с недавних пор девушка пила, как и положено, всё, что пахло спиртным.
Впрочем, от мародерских дел деваться было некуда, если Лакка, конечно, хотела еще хоть немного пожить в промзоне, но вот появление у старика постоянно друга, вернувшегося после длительного отсутствия Валька вовсе девушке не понравилось. Теперь приходилось не только делиться с ним редкой добычей, но еще и обслуживать в койке за так, чего Лакка терпеть не могла. А тут еще, будто вспомнив молодость, начал все чаще и чаще присоединяться к ним сам старик, то ли заведенный просмотром, то ли испытывая финальный всплеск жизненных сил. Девушке приходилось терпеть такой круговорот всё чаще и чаще, впрочем, иной раз ей это даже и нравилось, если перепадал редкий момент сытости, легкого хмеля в голове и особой энергичности у друзей.
Сейчас, осторожно ступая по кучкам мусора, с трудом различимого в слабом свете фонарика, они втроем брели по заводскому двору в сторону металлических ворот, загораживающих вход в цех. И старик, и Бикса, Валёк были в плохом настроении, злые на себя и друг на друга, раздраженные, взвинченные.
У Валька болел желудок, и мужичок с трудом сдерживал рвотные позывы. Не впрок ему пошел вчерашний портвейн, а может и та закуска, что натащила Бикса неизвестно с какой помойки. «Может, еще и волос своих туда натрясла, ведьма», — думал со злостью Валёк, пиная кусок проржавевшей арматуры под ногами. С утра еще, начавшего у подельников после обеда, похмелившись остатками спиртного, он проблевался до глубины души, но полегчало ему тогда не надолго, и желудок закрутило уже через пару часов. Из-за этого и есть он ничего не стал, но и это не помогло. Валёк не знал, что у него открылась давно, еще в молодые годы, приобретенная язва желудка, а если бы и знал, лучше от этого не стало бы. На лечение денег не было, ограничивать себя в портвейне и поедании отбросов он не собирался, вот только боль эта мешала, делала его раздражительным и невнимательным «на деле», но боль приходилось просто терпеть.