Она заходит в вагон. Прижимается к боковым поручням возле дверей, достает книгу и смотрит по сторонам бездонными глазами, прежде чем начать читать.
Каждый раз хочу подойти к ней, но мои ботинки на «Марксистской» уже превращаются в истоптанное говно. Я чувствую себя каким-то грязным, бомжеватым что ли, и подойти не решаюсь. Может, сегодня?
Вытер левый ботинок о правую штанину, правый об левую. Moby повторил в наушниках: «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart».
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Шоссе Энтузиастов».
А может, хоть раз сесть в другой вагон? Вдруг там совсем другие люди? Правда, там не будет ее, на «Марксистской».
На «Шоссе Энтузиастов» я перешел в другой вагон.
На удивление здесь было почти пусто. Куча свободных мест. У дверей, облокотившись на боковые поручни, стоял совсем уж какой-то архетипичный дед.
Длинная, спутанная, совершенно седая борода, пожелтевшая на подбородке от никотина. Черный вязаный свитер с горлом, поверх серый жилет с многочисленными карманами, армейские штаны галифе образца середины прошлого века.
В наушниках что-то крякнуло, и Moby запел на русском: «О, детка, а потом все ушло… да, ушло, крошка, а потом все ушло».
Песня показалась мне до невозможности идиотской. Я тряхнул головой, и Moby пришел в себя: «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart».
Дед смотрел на меня в упор. Взгляд у него был жесткий, как рельсой по лицу.
Он снял с плеча армейский вещмешок. Такие были в Советской армии времен Второй мировой, достал оттуда пару черных кед и кинул мне под ноги. В рюкзаке помимо кед трепыхалось еще что-то живое.
— Надевай, — сказал мне дед.
Я посмотрел по сторонам. Люди сидели и стояли как ни в чем не бывало. Словно никто не замечал происходящего.
Я послушно скинул ботинки и надел кеды.
— Никогда не садись в другой вагон, если не знаешь, что с этим делать дальше, — сказал дед.
Двери открылись. Дед выскочил из вагона с несвойственной для его возраста прытью. На платформе он неловко закинул на плечо вещмешок, и живое вырвалось наружу. Не знаю точно, но мне показалось, что это ворон. Сиреневый. С белыми без зрачков глазами.
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Авиамоторная».
На «Авиамоторной» я вернулся в тот вагон, где ехал до «Шоссе Энтузиастов». Я смотрел в соседний вагон и видел привычную толпу. В моем же вагоне наоборот все куда-то рассосались.
Я вспомнил, что оставил ботинки в другом вагоне, но в новых кедах было так удобно, что я не понимал, как мог их не носить раньше. Почему ботинки зимой, летом туфли? Зачем, когда в мире существуют кеды?
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Площадь Ильича».
Может, я сплю? Присел на свободное место где-нибудь еще в Перово и сплю?
Поезд дернулся и замер в тоннеле. Я надавил себе на глаза. Не сплю. Сука! Не сплю!
Странно это — вдруг понять, что каждое утро по дороге на работу ты наступал в собственные следы, которые оставил еще вчера.
Мир происходит в другом вагоне, а ты и не в курсе.
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Марксистская».
Она зашла. Достала книгу. Мои новые кеды совсем не вязались со строгими брюками и отутюженными на них стрелками. Стрелки словно указывали на кеды, подчеркивая их несуразность. Но эта нелепость показалась мне намного приличнее, чем обычные грязные ботинки. «Oh baby, oh baby, then it fell apart, fell apart». Я знаю, я Джейсон Борн — самый лучший суперагент.
Я подошел к ней. Я уверен в себе как никогда. Я Джейсон, мать его, Борн — самый лучший суперагент.
— Привет, — сказал я.
— Отвалите, пожалуйста, — ответила она, не отрываясь от книги.
Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Третьяковская».
Поезд дальше не идет. Просьба покинуть вагоны.
На платформе «Третьяковской» я тут же потерял ее из виду. В центре платформы стоял дед, подаривший мне кеды. Толпа людей плавно обтекала его с двух сторон. Дед был явно расстроен.
Я подошел к нему, беспричинно чувствуя себя виноватым.
— Поймай мне сиреневого ворона, понял? Из-за тебя, сука, вырвался, — дед посмотрел на мои кеды и улыбнулся. — Смотри! — крикнул он и показал на что-то позади меня.