— Эй! Прекрати! Я их так долго укладывал!
В конце концов, парни крепко обнялись и протянули друг другу руки, но, к удивлению остальных товарищей, не просто пожали, а начали изображать какие-то движения ладонями, начиная от хлопков и ударов кулаками, заканчивая неким подобием бабочки из пальцев.
— Вы…вы после драки решили стать лучшими друзьями? — открыв рот, промямлил Булгаков.
— Ага, меня Ваня по мозжечку шандарахнул, видимо отдел мозга вправил какой-то и теперь мы друзья.
— Не, Чехов, мы могли враждовать сколько угодно, но дерешься ты прекрасно!
— Взаимно, Сень. Надо будет повторить. — засмеялся Чехов, наконец-то не пряча веселость за снобизмом.
— Только через мой труп! — раздался громкий мелодичный голос со стороны оставленной нараспашку после прихода Жени двери. Коровьев сложил руки на груди и напугано осмотрел смеющихся новых старых друзей. Когда он заметил их настроение, серьезное лицо испачкала типичная для лапочки-Адама улыбка.
Музыкант обнял поочередно всех друзей с привычной ему сангвинической искоркой зеленых глаз. Есенин восторженно захлопал в ладоши, стал на стул, кое-как удержался, так, что Булгаков чуть не кинулся его ловить, но все же уперся твердо. Ваня прокашлялся и начал говорить, по мере того, как он говорил, голос его становился громче и громче:
— Дорогие друзья! Сегодня нас ждет третье путешествие, а три- мое любимое число, значит обязательно будет весело! Мы с вами направляемся на Большую Ордынку, где по легенде бродит стая призрачных кошек, предвещающих беду! Поэтому нам придется ловить каждую кошку и проверять, живая ли она на самом деле.
Таким образом, Гротеск оказался на Ордынке. Ехать в метро было пыткой для Коровьева, Базарова и Булгакова, ведь основным чувством был ужасающий испанский стыд. Когда Чехов и Есенин сошлись, на свет произвелась новая водородная бомба. На первый взгляд настолько разные, юноши успели за какую-то неделю после драки осознать, что им нравятся одинаковые фильмы, книги, что они оба не любят ваниль, что одинаково шмыгают носом, когда обижаются, что курят одни и те же сигареты и не понимают, как Булгаков курит верблюда. Ваня узнал, что даже волосы по структуре у них совпадают: правда Чехов выпрямляет, а то пряди сильно лезли бы в лицо во время лабораторных работ. В принципе, если Есенина с Женей одеть в одинаковые вещи, вернуть Ваню в натуральный цвет и запретить Чехову менять что-то в волосах, их можно было бы абсолютно спокойно перепутать. Различали лишь веснушки. Холодное и рациональное поведение доктора не было его настоящим, как выяснил поэт. Даже в абсолютно трезвом состоянии врач мог спокойно смеяться и творить такое, что свойственно Есенину. Медик не мог объяснить откуда взялся этот образ, но это не особо интересовало его нового лучшего друга.
И вот, парни зарыли топор войны, и теперь, катаясь в метро, улыбались, хохотали, носились по перрону, легко дрались, игнорируя взгляды толпы. Коровьев при возможности перекрывал их Булгаковым и Базаровым, а сам шел просить Чехова вспомнить прошлые слова и прекратить вести себя как дурак на обществе. До Вани он достучаться не мог по определению, надеялся хотя бы на врача. Но тот лишь отнекивался, давая Есенину сказать что-то по типу:
— Ну что ты, Женя наконец человеком стал. — и заливался хохотом на весь вагон.
Когда ребят вытолкнули из метро, те не прекратили смеяться, кидая друг другу какие-то обрывки фраз и тыкая в раны на лице, которые не заживали из-за через чур острых камней в Голосовом овраге. Базаров и Булгаков переглядывались, шагая рядом и наблюдая, за хохотавшими дуэлянтами и Адамом, тщетно пытающемся их успокоить.
— Все, все, наседка ты наша, тише! Ребята, мы наконец-то на Ордынке. — Есенин пересекся взглядом с Чеховым, сдерживающим смех, и сам засмеялся. — Идем ловить котов.
Он подхватил Женю под руку, и друзья зашагали вперед, стараясь не наступать на швы плитки на земле. Тонкие березки выступали из дыр в асфальте и украшали путь до Большой Ордынки. Ярко и тепло светило солнце, встречавшее друзей с радостью за это разрешение конфликта. Женя с Ваней стали у стены, остальные пристроились к ним.
— Так. Видим кота- ловим.
Чехов согласно закивал, Есенин приготовился прыгать на животное. От остальных такой готовности видно не было, Базаров засеменил в сторону Коровьева: