— Ваня, нет. Я знаю, что с тобой происходит, когда ты начинаешь играть! Ты теряешь голову, Вань, остановись! — Саша пытался вырвать из рук колоду, но Есенин легко переводил руки, не давая востоковеду возможности ему помешать.
— Саш, не бухти. Я взрослый человек, ну что может произойти, если я буду играть с Чеховым? — он кивнул Чехову, предлагая присесть, и начал раздавать по две карты. Две другие выложил в центр стола.
— На что играем то?
— Ни на что. Ни у меня, ни у тебя нет ни копейки. — засмеялся Ваня. — Ставлю двойку.
— Повторяю. — Женя указал на колоду, Ваня выложил следующую карту.
— Черт… Пас. — Есенин цокнул, закатил глаза и скинул карты на стол.
— Вижу тут одного андердога. — захохотал Чехов, смешивая отданные Ваней карты со всей колодой. — Один ноль.
Следующие четыре партии Есенин либо сам отказывался, либо получал комбинацию ниже, чем у врача. Женя смеялся над ним во время каждого вскрытия.
— Почему я сдался, скажи? У тебя же карты были ниже чем мои! Ты блефуешь! — вопил поэт, раскидывая карты по столу.
— Блефовать никто не запрещает, Вань. Ну что? У меня десятка.
— Двадцать. — рявкнул Есенин, утыкаясь носом в свои масти.
На стол легла карта бубнового туза, Ваня захихикал и поднял ставку до шестидесяти. Чехов покрутил пальцем у виска и выложил следующую бумажку.
— Олл-ин. — заговорщески пробормотал поэт, глядя на друга из-под бровей.
— Дурак что ли… Повторяю. Вскрываемся.
Чехов выложил ровной полоской идеальный фулл хаус, в ожидании, что же скинет товарищ.
— Стрит. — прорычал Есенин под наглый смех врача, кинулся в спальню, где спокойно сидели остальные, начал трясти Булгакова за плечи и кричать.
Игра затянулась. Смотря на то, что сели ребята в двенадцать дня, незаконченная игра в восемь звучала как-то гиперболизировано и абсурдно. Примерно через три часа игры товарищи вытрясли все свои кошельки и заначки, Чехов даже забрал деньги из собранного на оплату учебы в медицинском. Остальные участники Гротеска поняли, что никуда сегодня не выйдут, и как бы Булгаков не пытался остановить Есенина, у него ничего не получалось. Ваня постепенно начал побеждать, так что оба юноши орали и рвали на себе волосы из-за проигранных партий. Саша, Женя и Витя иногда заходили посмотреть, что происходит в новоиспеченном казино, и почти всегда видели одного из парней бьющегося головой о стену, а другого довольно покуривающего сигарету. Позиции менялись, азарт товарищей не пропадал.
— А я говорил… Ваня не первый раз играть садится, и когда доходит до крайнего абсурда способен поставить на кон свою жизнь. — задумчиво протянул Саша, разочаровано глядя на Есенина, готового побить Чехова за слишком явную удачливость.
И это произошло. Через неопределенное время из кухни раздались крики и оскорбления. Коровьев кинулся смотреть, что же происходит у этих двоих и замер, процеживая сквозь зубы ряды настолько неприличных слов, что мне даже стыдно их повторять. Ваня с Женей катались по полу, вбивая лица друг друга в него, вопили, перегинали руки друг друга. Кулаки Есенина облюбовали лицо Чехова и проходились по нему чуть ли не каждое мгновение. Врач бил в живот, отбрасывая злого как лев поэта, но тот мгновенно возвращался.
— Шулер чертов! Почему я только сел играть с тобой!
— Это я шулер? У самого в рукавах, наверное, столько карт!
— Да какой дурак будет в покере карты в рукава прятать?
Есенин снова отлетел в сторону, поднял голову и увидел замерших от шока друзей. Улыбнулся окровавленным ртом, ткнул Чехова, чтоб тот умерил свой пыл, и врач тоже обернулся к Гротеску лицом, украшенным синяком под глазом.
— Ребята, а у вас деньжат немного не будет, а то нам играть не на что. Ставки с наших денег маленькие… Неинтересно, понимаете?
— Нет, Ваня, мы не понимаем! Какие же вы идиоты, вы видите, что творите! — крикнул на них Коровьев, как вождь стоящий перед Булгаковым и Базаровым.
— Чего он мухлюет то… — промямлил Есенин.
— Ну и не очень-то и хотелось нам ваших денег! — рявкнул Чехов. — Вань, пошли думать, как быстро добыть деньги.
— Черт, ты мне кажется руку сломал…
— Ну как раз, со страховки придут! — воскликнул довольный Женя.
— Не сломал. Видишь, работает. Может тебе еще раз по лицу дать. — Есенин вскочил. — Есть план.
— Черт подери… — прошептал Коровьев, прикладывая руку ко лбу.
— Пойду у прохожих деньги просить! Вариантов нет. Только так! — поэт рванул с места, вылетел в дверь и поехал вниз по перилам.
Коровьев, не успевший его поймать, прислонился к стене, поднял голову и громко произнес: