— Сумасшедшим жить легко.
За одной проблемой пришла следующая: уже двенадцать часов ночи, а Есенина все нет. Булгаков не отрываясь глядел в окно, надеясь увидеть обожаемую фигуру, Коровьев бродил по подъезду, Чехов сидел, уткнувшись в колени, утверждая, что если что-то случилось, то по его вине. Базаров пытался поддержать всех троих. Ночь тянулась слишком долго, спать не мог никто. Витя обзванивал все больницы и морги, где его благополучно отправляли на все четыре стороны, Женя пытался успокоить себя тем, что возможно Ваня ввязался в какую-то смешную передрягу, как неделей ранее. Это не особо облегчало волнения Гротеска, но хотя бы появлялся положительный сценарий. Как пришел рассвет не заметил никто, ведь главного солнца рядом не было. Хуже всего было Булгакову. Он заперся на балконе, сел под сушилку для одежды и зарыдал. Плакал он сейчас невероятно часто, а все из-за Есенина. Востоковед не знал где он и с кем, все ли хорошо. Он нашептывал под нос великое стихотворение, которое читал ему Ваня:
— Дым табачный воздух выел… Комната- глава в крученыховском аде… Вспомни- за этим окном впервые… Руки твои иступленно гладил…
Строки этого прекрасного произведения, да и прочих сочинений Маяковского, всегда стояли в голове Саши. Есенин обожал певца революции всем сердцем и восторгом делился с Булгаковым.
— Кроме любви твоей мне нету моря… А я и не знаю где ты и с кем…
Слезы холодными ручьями резали лицо парня. Стыд за то, что он не смог остановить эту дурацкую карточную игру, смешался с горечью в глубине сердца.
— И в пролет не брошусь… И не выпью яда…И курок не смогу над виском нажать… Надо мной кроме твоего взгляда… Не властно лезвие ни одного ножа….
Булгаков свалил голову на плечо и, как ему показалось, задремал. Разбудила выбитая дверь на балкон, и Коровьев трясущий его за плечо.
— Живой? Выходи, вернулся твой поэтишка.
Саша вырвался из-под сушилки, бросился к рыжеволосому парню в центре прихожей, уткнулся лицом в шею, подобно коту, и замяукал слова прощения.
— Сашка, Сашка, ты дурак что ли? Чего ты, Сашка? — непонимающе обнимал его Есенин.
— А теперь, Ванечка, выкладывай где ты был. — рявкнул ему Коровьев и усадил за стол.
— Если вкратце: обручился, развелся. — пожал плечами поэт.
— А поподробнее? — наклонился к нему Чехов.
— Итак…Вернемся на сколько-то часов назад…
Есенин вышел из дома, собираясь приставать к добрым людям ради денег, но, честно говоря, плану не удалось совершиться, ведь наш дамский угодник увидел ее. Черноволосая, с красными лепестками губ, в сером платье и венком цветов в волосах. Она шла в сторону метро с открытой книгой «Мастер и Маргарита», врезалась в людей, вырывала цветы из волос и сжевывала их. Нет, она даже не шла, а будто плыла по воздуху. Ее фигура выделялась словно сияющая среди этой толпы одинаковых людей. Изредка она поднимала глаза- голубые словно море, улыбалась красными губами и снова углублялась в чтение. Ее уходящий шаг был смертью для восторженно замершего Вани, ведь в этом прекрасном силуэте он увидел все то, что искал. Поэт кинулся за ней, схватил за руку и остановил. Девушка заверещала и отшагнула назад.
— Стойте, стойте! Пожалуйста, не уходите! Меня зовут Ваня, я поэт и тот еще дурак. А еще я Вас люблю! — Есенин наклонился назад, боясь почувствовать пощечину на своем лице.
— Как в книжке. — засмеялась девушка и направилась дальше.
Есенин бросился к клумбе, вырвал три красных тюльпана и прибежал обратно, протягивая в руке прекрасной невесте.
— Вы же знаете, что это незаконно?
— О, если любовь вне закона, то я готов сесть в тюрьму. — влюбленно зашептал Есенин, глядя как девушка забирает из его рук цветы.
— Алиса. — улыбнулась она ему, такой улыбкой, из-за которой видимо и разразилась Троянская война.
— Выходите за меня замуж. — выпалил красный как рак Ваня, не замечая шагающих мимо людей, стыдливо смотрящих на влюбленного мальчика.
— Хорошо, — она пожала плечами и засмеялась таким смехом, из-за которого видимо и потонул Титаник.
— Мне ни один не радостен звон кроме звона твоего любимого имени…
— Маяковский? — взглянула Алиса на него такими глазами, из-за которых видимо и распяли Христа.
— Нет, Есенин… Стойте, стойте, я не про это! У меня просто прозвище… Есенин… Дорогая, хорошая! Вы не так поняли! Я просто совсем запутался! Вы такая красивая!
Девушка захохотала, стала напротив смущенного мальчишки, притянула за рубашку и поцеловала. Есенин чувствовал себя настолько счастливым, касаясь ее спины, черных волос и ощущая ее нежные губы на своих.