— Я вас всю жизнь любила. — засмеялась Алиса.
Вечер прошел наедине с друг другом, ночь тоже. Вся Москва пылала лишь для влюбленных, все звезды словно горели ярче, и все люди замирали от громкого смеха, постоянных поцелуев и ног Алисы на бордюре. Ваня нарадоваться своему новому счастью не мог, каждую секунду лишь смотрел на девушку и восхищался плавными движениями, грациозностью и блеском голубых глаз. Патриаршие пруды встретили Алису с Ваней огнями фонарей по краям блестящих водоемов. Есенин перепрыгнул через забор и спустился вниз, девушка побежала за ним. Парень сел на корточки около глади, Алиса опустилась рядом. И ни слова, влюбленные не проронили, лишь молча наблюдали за движением звезды и комет. Черное небо очаровывало своего пустотой и звездностью, легкий ветер переносил в себе шепот и музыку, но влюбленным было все равно. Смыслом для друг друга стали они сами, и не волновали ни звезды, ни небо, ни звуки, переносимые над головами…
С утра, обрученные уже стояли в дворце бракосочетания, ожидая, когда придет их очередь клясться в любви и верности на долгие тысячелетия вперед. Но счастье, которое казалось так близко, быстро исчезла из высоких стен института любви. Ваня не проследил как заснул, закинув голову на бортик дивана. Он думал, что лишь задремал, и вот в любую секунду он будет готов побежать ставить подпись на документе, закрепляющем два сердца вместе. Но нет, сон был на удивление крепкий, так, что разбудить его смог лишь удар по голове тяжелой сумкой. Пока Есенин просыпался и садился, он слышал, как та идеальная Алиса кричала, как он посмел заснуть в ЗАГСе, что это самый важный день в его жизни, а Ваня его проспал. Есенин был обескуражен и обижен, он тяжело втянул воздух носом и крикнул в ответ просьбу прекратить, иначе свадьбу придется переносить. Алиса не остановилась.
— Ты как сурок, Ваня! Как ты посмел, это же такое место!
— Алиса, Алиса, спокойнее. Я случайно заснул… — Есенин поднялся, поставил перед собой руки, защищаясь, но это не спасло от тяжелой сумки, прилетевшей в лицо снова.
— Я разочарована в тебе! На нас все смотрели, мне было так стыдно! — вопила Алиса, и ее лицо с прекрасного элегантного менялось на злое и исковерканное.
— Истеричка! — рявкнул ей в ответ Есенин, снял с пальца кольцо, купленное за выигранные деньги ночью, и проглотил. Работники ЗАГСа, просто люди, стоящие там, и, конечно, Алиса ахнули и начали удивленно смотреть за уходящим шагом взбешенного Есенина.
— Вот так, собственно, я и провел эту ночь… — пробормотал Ваня, глядя на шокированные лица своих товарищей. — Теперь мне грустно, потому что я ее любил. — он поставил руку под подбородок и опустил взгляд.
— Ничего не могу сказать… За пару часов случилось столько дел, так можешь только ты, Вань. — пробормотал Коровьев.
И действительно, только такие как Есенин способны за один день сойти с ума из-за карт, подраться, влюбиться, нарушить статью, обручиться, получить сумкой по лицу и съесть свое собственное кольцо. Такие как Ваня и держат на себе весь мир, держат своей неприкасаемой наивностью и умной глупостью. Есенин и ему подобные всегда солнце- яркое, палящее, но влюбляющее своей добротой любого, кто лишь поднимет спокойные глаза в бескрайнее синее небо…
Глава 8. Идеал
Не дождавшись среды, компания на следующий же день после приключений Вани решила отправиться на Кузнецкий мост с той же целью, что и всегда. Есенин в который раз повторил, что их ждет встреча с Черным извозчиком, увозящим заблудшие души в неизведанные края. Чехов против обыкновения надел не идеально выглаженную белую рубашку с черным острым галстуком, а потрепанную футболку с любимой группой. Волосы укладывать тоже не стал, чем невероятно обрадовал поэта, понимающего, что может трепать его по голове постоянно. Ветер быстрее принялся делать это, разнеся пряди на голове Жени по пути к метро. Выходя из метро, Булгаков сиял ярче всех, указывая в каждую точку и вдыхая воздух полной грудью.
— Когда я маленьким был, мама возила на свою работу именно в это район! — верещал он, бегая вокруг лавочек. — Какое же тут все родное! Тут до маминой бывшей работы недалеко, честно! Но я туда не пойду, ко мне все родительские подруги пристанут.
— Симпатичные хоть? — ткнул его локтем в бок Есенин.
— Вань, им за сорок. — обеспокоенно посмотрел на него Саша.
Поэт усмехнулся и пожал плечами, не сводя наглого, непривычно холодного взгляда с товарища. Сегодня Есенин был особенно хорош — волосы сияли под палящим солнцем, красная кожанка подчеркивала мужественность и свободу духа, и свою красоту Ваня ощущал и сам, делая каждое движение влюбленно в самого себя, вышагивая впереди всех и замирая, глядя на себя в отражения витрин. Чехов торопился рядом, он ощущал себя по другому- в свободной одежде непривычно, то ли дело в идеальном костюме. Коровьев кое-как оттащил завороженного Булгакова с Неглинной в сторону Кузнецкого моста, на что получил огрызание. Путь до прошлой работы матери, до неудавшейся библиотеки в Институте Востока был обожаем Сашкой, чувствующего искры ностальгии в каждом кирпиче и травинке. Архитектурный университет не казался лишь зданием, он отражал солнце в окнах и глазах студентов, влюбленных в свое дело. Лавка, где можно было недорого купить циркули, холсты и прочие принадлежности для черчения ежеминутно извергала толпы молодых ребят, сжимающих в руках тубусы. Маленький Сашка Касаткин восхищался этими людьми как в детстве, так и сейчас… Но как же ему было страшно вновь наблюдать за неизменными архитекторами, понимая, что изменился сам. Однако от анализа своей завистливой натуры Булгакова спасло солнце, так красиво озаряющее всю Неглинную. Оно было выше чем ревность и выше чем счастье, оно было неоспоримо московским и чудесным.