Коровьев хихикнул, но вероятно он сделал это не из действительной комичности фразы, а из уважения к товарищу и его обиде на этих двоих.
— Куда мы сегодня, Есенин? — проигнорировав замечание, произнес Женя Чехов.
— Если на Патриаршие, ты будь осторожен, не говори с незнакомцами. У Воланда всегда при себе обнаженная женщина имеется, Машенька расстроится! — неожиданно для всех сказал обычно тактичный Булгаков, получив в подарок за высказывание самый уважительный из всех взгляд Вани.
Чехов в силу своей сдержанности лишь закатили глаза и не стали вступать в дискуссию с агрессивно настроенными Есениным и Булгаковым.
Через десять минут друзья уже поднимались по лестнице второго подъезда Булгаковского дома под привычные шутки Есенина про Сашу, которые были уже настолько несмешными, что непроизвольно вызывали хихикание. Ваня залез на подоконник с ногами, уселся по-турецки, так, что рядом мог поместиться еще один человек, им стал, безусловно, Коровьев. Чехов и Базаров, предварительно сняв белые халаты, уселись на ступеньках, Булгаков же остался стоять, оперевшись на разукрашенную граффити и признаниями в любви стену. Есенин прокашлялся, оглядел всех присутствующих и заулыбался.
— Начнем с того, что я безумно рад вас видеть. Впервые за апрель мы собираемся полным составом. Я очень рад. Очень.
Компания начала разом кивать и утверждать, что тоже невероятно счастливы сидеть таким коллективом в таком месте.
Закатное солнце, прошу прощения за отступление, светило в тот момент как-то необыкновенно. Рыжие волосы Есенина словно сливались с этим светом, пряди как будто выходили из лучей, парень казался каким-то божественным и ангельским, все лицо было так прекрасно в этом потрясающем золотом свечении, он словно сошел с иконы, ведь казалось, что волосы создавали вокруг его головы нимб. Ваня никогда не был ни для кого ангелом, скорее наоборот маленьким чертиком, но сейчас это будто был не тот саркастичный и грубый парень, а настоящий серафим. Золотые нити солнышка неслись по ступеням дома, скакали по лестничным площадкам, бежали по потолку, пролетали в замочные скважины, и весь дом на пару мгновений, абсолютно весь, загорелся чудесным закатным светом.
— Во-вторых, — снова заговорил Есенин. — мне категорически надоело, что мы с вами, друзья, никогда ни с чем фантастическим не сталкивались, кроме фантастического неумения Чехова выбирать спутницу жизни, а Булгакова специальность. Но не в этом дело. Я предлагаю перепробовать на своей шкуре все городские легенды, хоть что-нибудь интересное и должно ведь произойти! Начиная от извозчика на Кузнецком мосту, заканчивая Воландом!
— Есенин, самое страшное, что мы можем встретить на Кузнецком мосту- подружки моей матери. — цинично произнес Булгаков. — А так, я за.
— Поднимите руки, кто за. — улыбаясь своей идее, попросил Ваня.
Коровьев и Булгаков мгновенно подняли руки, Есенин зачем-то тоже. Базаров сделал это нехотя и с паузами.
— Не верю я в эту паранормальную ересь, но за компанию сходить могу. — впервые за день подал голос немногословный Виктор.
— А я категорически против. Вы что, извините, идиоты? Какие московские легенды? Всю жизнь тут живу, ни разу ни о чем таком не слышал. — скептически покачал головой Чехов, сложив руки на груди.
— Не хочешь- не надо, товарищ. Тебе нечего терять, у тебя дама настоящая ведьма. — огрызнулся Есенин. — Я ничего не имею против девушек, сам профессионал в сфере обольщения, да и помните, как я про Ангелину выражался, когда Коровьев с ней был? Но, Чехов, твоя Маша это ужас на ножках.
— Ты перегибаешь палку! — Женя вскочил и сжал кулаки.
— Подраться со мной хочешь? Нашелся Печорин! — Ваня спрыгнул с подоконника и шагнул в сторону Чехова, выражая на лице искреннее разочарование и злобу. — Я думал, мы друзья, а ты нашу дружбу так легко предаешь.
Чехов схватил Есенина за воротник рубашки, и прошипел в лицо, огрызаясь от каждого слова, как свирепая собака, нападающая на излишне наглого рыжего кота во дворе:
— Друзья не оскорбляют девушек друг друга.
Есенин сжал его запястье и откинул руку в сторону, с ненавистью отслеживая вздымающуюся вену на лбу Чехова. Его переполняло отвращение ко вчерашнему другу, злоба вспенивала кровь внутри, а руки дрогнули от переполняющих эмоций. Оранжевое закатное солнце словно сменило цвет на агрессивно-красный, оно било в лоб Есенину, стоящему напротив окна, крася рыжие волосы того в яркий алый оттенок. Он хотел было что-то выпалить, как вдруг чья-то рука откинула Ваню как котенка за шкирку на подоконник, а Чехова обратно на ступени.