Ваня скрылся, парни не успели выхватить его за руку и лишь молча искали его глазами в толпе. Между Чеховым и Есениным снова раздор, значит мирные дни в обществе подошли к концу. Но какие они друзья, если оставят это все неразрешенным?
Коровьев сидел на кухне и катал ногой небольшую штангу. Базаров с Булгаковым молча бродили по квартире. Тихо и от этого плохо. А если точнее, тревожно не от отсутствия звуков, а от факта, что некому их издавать. Есенин одиноко пьет в каком-то баре, надеясь, что дыра в душе заполнится, если выпить как можно больше водки, где Чехов не знает никто… Стулья на колесиках не мчатся по квартире и не врезаются в шкафы, холодильник не падает, и по столу не летают карты и фишки. Одиночество пронизывало каждую точку в квартире.
В двери повернулся ключ, Адам нехотя поднялся и отправился проверять, кто из двоих вернулся. Разумеется, это был Женя. Напуганный, грустный и прячущий глаза. На лице его читалась такая непереносимая боль и страдания, что смотреть без сожаления было невозможно. К нему кинулся большой Бегемот, начал обнюхивать ноги и жалобно мяукать. Чехов не реагировал, а лишь виновато глядел на Коровьева, сзади которого клином выстроились Саша и Витя, сложив руки на груди. Солнце спряталось за облака, перекрыв любой источник света в этой квартире. Воздух окрасился серым, черный котенок слился со шкафом, небо за окнами показалось абсолютно белым и пустым. Чехов тяжело вздохнул, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же передумал и снова устремил взгляд в сторону от друзей. Тишина этих двух минут была равна шуму тысячелетия.
— Ты ничего не хочешь нам сказать? — наконец заговорил чей-то голос. — Оскорбляя Ваню, ты оскорбил всех нас. Мы ждем объяснений.
Адам дрогнул и обернулся, Булгаков вытаращил глаза и довольно улыбнулся. Витя, маленький и робкий Витя, не любящий спорить Витя, зависящий от Чехова Витя, Витя, которого никто не замечает, смело зашагал вперед, закинул голову вверх и облизнул бледные губы. Гордость и тепло разлилось по венам расстроенного прежде Коровьева, Базаров первый смог предъявить Жене что-то и прервать эту тишину, что уничтожала постепенно.
— Мне нет оправданий. Простите если сможете… Я просто слабый и неуверенный в себе человек. Мне стыдно. — разделяя каждое предложение паузой в несколько секунд, пробормотал Чехов.
— Мы тебя уже простили. Не стыдно признавать, однако мы подслушали, как ты ругался на этих троих и сделали выводы. — улыбнулся Базаров, в эти моменты казавшийся высоким и крепким как скала. Остальные подтвердили его слова довольными кивками.
— Где Ваня? — бегая глазами, прошептал Женя.
— В баре. Ушел, не доехав до квартиры. — Адам подхватил оборону Вити.
Чехов поднял глаза и шагнул назад к двери, пошатнувшись. Он знал, что просто так Есенин напиваться не уезжает, он знал, что жестоко поступил со своим лучшим другом, и в груди его разрасталось ужасное чувство. Чувство вины.
Есть прекрасное выражение- истина в вине. Понимать его можно по-разному, но все же «вино» тут уступает «вине». Нет чувства отвратительнее чем осознание, что какое-то ужасное событие произошло по твоей вине. В груди не достает воздуха, руки отказываются слушать тебя, а в голове стоят мысли о том, как бы все было хорошо, если бы не ты. Чехов представлял Ваню, склонившегося над рюмкой и понимал, что собственноручно загнал его в эту клетку, и осознание это уничтожало любые счастливые чувства. Ничего не говоря он ушел в свою с Есениным комнату, отодвинул ящик кровати и достал единственное во всем доме яркое, несмотря на спрятавшееся за облаками пугливое солнце- краски и белоснежный холст, купленный давным-давно. Он кинул на пол все необходимое, схватил толстую кисть и, поджав губы, начал водить синим цветом по светлой поверхности. Линии пересекались, расходились, появлялись абсолютно новые цвета… Глаза новоиспеченного художника наполнялись слезами, и с каждой вспышкой ненависти к своему бессмысленному существованию рождались новые повороты разноцветных полос. Глядя на эту картину, нельзя было точно сказать, что видишь, ведь каждый отслеживал в линиях свое. Женя создавал на холсте свою душу- бесконечную вселенную, наполненную бессмысленной чередой линий и пятен, хаотично летающих словно планеты. Дыхание сбивалось- полосы останавливались в абсолютно неожиданном моменте, слезы текли- синие цвета покрывали поверхность. В центре стал вырисовываться коричневый силуэт, вокруг которого это цветное безобразие и витало. По коричневой фигуре побежали слова кроваво-красного цвета. Это было одно единственное слово- вина. Вина, вина, вина, вина… Рыдающий и иногда падающий назад Чехов ощущал лишь ее… Женя уткнулся лицом в холодный пол и уснул под звук своих всхлипов, рядом с пугающей своим очарованием картиной.