Доктор вытер лоб полотенцем и опустился в кресло. Безумными глазами он неотрывно смотрели на тазик с икрой. В комнату ворвался банкир и остановился в замешательстве.
— Вот, любуйтесь! Можете засолить, можете в пруд вылить. На ваше усмотрение, а я умываю руки! — Говядин снял халат и стал запихивать его в саквояж.
— Господи, какой случится конфуз, если обо всем узнает общественность! Объясните же мне, черт побери, что все это значит? И, пожалуйста, никому ни слова! — Петр Иванович протянул Говядину несколько купюр.
— Не волнуйтесь. Разглашение врачебной тайны карается законом! Все останется между нами! — Доктор спрятал деньги в карман. — Видимо, когда ваша благоверная купалась в пруду, то какой-нибудь карась или окунь пустил молоки. Чудесным образом они попали в ее организм, и произошло оплодотворение! Других объяснений я не нахожу.
Петр Иванович проводил доктора и долго ходил из угла в угол, что-то бубнил под нос, а затем, не сдерживая эмоций, обратился к портретам давно почивших родственников:
— Вы только посмотрите, люди добрые! — Его ноздри раздувались, как у загнанной лошади. — Она мне с карасем изменила и в подоле принесла! Нет, чтобы от благородной рыбины зачать, от осетра, например. Было бы не так обидно! Что мне теперь с ее выводком делать? Аглашка, корова неповоротливая, засоли икру, — гостям скормим. Не пропадать же добру!
Непредсказуемой для Мотыльковского была реакция супруги. Не видя за собой вины, она пала на колени и забилась в истерике.
— Ах, Петр, побойся Бога, это же дети мои! Неужели ты их уморишь ради чревоугодия? Не позволю, Ирод, не позволю! — обхватив его за ноги, она голосила: — И меня засоли вместе с ними! Засоли и скорми дружкам ненасытным!
Вид ошалевшей жены взбесил банкира. Он плюнул на пол.
— Черт с ними, пусть живут! Аглашка, возьми бричку, отвези икру в усадьбу и вывали в пруд. Барыня будет ребятню свою на удочку в следующем годе отлавливать! Да язык свой прикуси.
Ночью Мотыльковский долго не мог уснуть. Мысли о том, что в пруду будут плавать выблядки, зачатые от карася, приводили в бешенство: «Вдруг они научатся говорить? Поймает какой-нибудь крестьянин рыбешку, а она заявит: «Отпусти, сукин сын, я барское дитя!» — стыда не оберешься! Представляю, какие разговоры пойдут! Хоть на край света беги!» Втайне от жены он посетил усадьбу и приказал мужикам выловить из пруда всю рыбу.
Синим, пропитанным влагой утром в город вкатилась громыхающая повозка. С нее свисал громадный рыбий хвост. Он волокся по мостовой и оставлял широкую склизкую полосу. Редкие прохожие с удивлением смотрели на рыбину. Какой-то оборотливый трактирщик подбирал чешуйки размером с блюдце, рассчитывая использовать их в качестве тарелок. Телега медленно вкатилась во двор Мотыльковских. Разбуженный шумом банкир нехотя поднялся с кровати и вышел на крыльцо. Гигантский карась нагло взирал на него стекленеющим глазом. Мотыльковский вернулся в дом и сдернул со стены шпагу. Ярость переполняла его.
— Попался, кобелина! — сказал он и ткнул рыбину в брюхо.
Удовлетворенный возмездием Петр Иванович свысока посмотрел на умирающего любовника жены. Тот раскрыл беззубый рот, глотнул воздуха и околел.
— Как я его, а?! — обратился Мотыльковский к кучеру.
Мужик сдернул картуз и трижды перекрестился.
— Вывези это чудовище за город и скорми собакам, — распорядился банкир. — Надеюсь, все выловили?
— Кажись, все. Может, какой малек и остался, трудно сказать!
В дождях и листопаде промелькнула осень, ее сменила морозная, снежная зима. Мотыльковский с головой погрузился в работу и совсем забыл об инциденте. Он по-прежнему баловал супругу вниманием и регулярно выводил в свет. Никто в городе не догадывался, какой грех взял на душу банкир, избавляясь от наследников.
Весной Петр Иванович вывез жену в родовое имение. Пока он осматривал комнаты, ощупывал мебель и давал указания прислуге, Анастасия Филипповна бродила по двору, с любопытством заглядывая в сараюшки. Во время обеда Мотыльковский задумался, отложил в сторону нож и вилку и строго посмотрел на жену.
— Чтобы к пруду и близко не подходила! Играй на фортепьяно или книги читай! Я постараюсь регулярно тебя навещать. Сама понимаешь — дела. Может, гостей пригласить? Будете коротать время в беседах, играх...
— Не стоит, милый. Хочу отдохнуть от всех! — Барыня поднялась из-за стола. — Пойду, прилягу — утомилась в дороге.
Груженный гостинцами и всякой ерундой Петр Иванович приехал в усадьбу. Он представлял, как соскучившаяся жена бросится на грудь, будет целовать его в глаза и губы. А он, скрывая радость встречи, скажет: «Ну, будет, будет, солнышко!» — и нежно потреплет ее по щеке.