Он немного знал авторитетного уголовника Мотю, проводящего подпольные карточные турниры. Поговаривали, там крутятся деньжищи, которые и во сне не снились! Николая терзали сомнения: «Казино — это казино, там же — шулера. У этих ребят все карты крапленые! Сражусь разок, если почувствую непруху, то больше туда ни шагу!» — Гудвин запустил мотор.
Двухэтажный дом из красного кирпича выглядел удручающе. Углы кое-где поросли мхом, а от стен веяло могильным холодом.
За плотно задернутыми портьерами чудилось что-то коварное. Дверь Гудвину открыл похожий на бультерьера карлик. Схватив гостя за полу пиджака коротенькой, сильной рукой, он потащил его по узкому коридору, застеленному ковровой дорожкой. В передней их приветствовало чучело медведя. На вытянутых лапах косолапый держал начищенное медное блюдо. По бокам от него стояли две вазы с декоративными пальмами, а над головой висели часы с кукушкой. Безвкусный интерьер напоминал дом терпимости или запасник краеведческого музея. Дальше по коридору рас-полагалась комната, стены которой украшали картины безымянных художников. Ее центр занимал овальный стол на массивной ноге. Поджарый шатен с острым кадыком встретил Гудвина изучающим взглядом.
— Что, мил человек, надумал судьбу испытать, или деньжата лишние завелись? — сказал мужчина и поставил на стол чашку с недопитым кофе. — Ладно, не отвечай, земля слухами полнится. Приходи в пятницу, к восьми вечера!
Игра шла с переменным успехом, Николай видел, что его пытаются развести, однако высшие силы действовали безотказно. Все попытки шулеров облапошить новичка закончились ничем.
Не сказать, чтобы Гудвин много выиграл, но и эта сумма вполне устраивала. Так продолжалось месяца два. После очередной игры Мотя по-дружески обнял Николая.
— Серьезные люди посмотреть тебя желают. Приглянешься — не пожалеешь! — прощаясь, он пожал руку. — Спокойной ночи!
Что-то подсказывало Гудвину: «Откажись, найди любой повод. Прикинься больным, в конце концов!» Но не хотелось ронять престиж, с таким трудом завоеванный в кругах картежников.
Дождь разбивался о лобовое стекло и нагнетал тревогу. Вдавив до упора педаль газа, Гудвин мчался на запланированную встречу. Кирпичный дом потемнел от влаги, отчего казался мрачнее обычного. Лилипут вцепился клещом и тащил Николая по знакомому маршруту. Его уже ждали.
Игра ничем не отличалась от предыдущих. Те же ставки, те же еле уловимые жесты и все тот же расклад — Гудвин был на коне! Время пролетело незаметно. У дверей Николай отсчитал хозяину проценты, узнал дату следующей встречи и распрощался. Камень, давивший на душу последние дни, свалился.
Мотя проводил гостя и вернулся в прокуренную комнату.
— Способный малый, карты насквозь видит!
— Так-то оно так, но мышь никогда не станет кошкой, какой бы фартовой она ни была! — Рябой мужчина хрустнул пальцами и достал телефон. — Встречайте красавца цветами и шампанским!
Гудвин поставил автомобиль на сигнализацию и направился к дому. Сырая мгла плотно укрывала безлюдный переулок. Фонарь под козырьком отвоевывал у темноты пятачок вокруг крыльца. Не успел Николай войти в зону блеклого света, как под лопатку вонзилось жало. К ногам упала и разбилась «розочка» из бутылочного горлышка. Не совсем понимая, что жизнь вытекает кровавыми ручейками, Гудвин пробовал подняться, но сил не хватало. Зрение заволокло туманом, сквозь пелену которого просматривался старик в затасканном пиджаке с иссеченным морщинами лицом. Стоя у ограды, он наблюдал за жалкими потугами Гудвина.
— Боже, почему ты не предотвратил это? — захрипел Николай, распластавшись в луже.
— Ты меня об этом не просил! — ответил старик и исчез, будто его и не было.
Аптекарь
I
Аптекарь Серафим Аристархович Урусов отложил в сторону «Московские ведомости» и снял пенсне.
— Спина затекла. Выйду на воздух, прогуляюсь.
Оставив чемодан под приглядом Ильи Сергеевича Еремеева, он покинул здание вокзала.
Чуть поодаль от пустого перрона на рельсах сидела и лузгала семечки весьма интересная особа. Желая рассмотреть ее получше, Серафим Аристархович подошел ближе. На бабе была старая солдатская шинель, дырявые рейтузы и стоптанные башмаки. Голову ее украшала копна грязных волос, из-под которых выглядывали багровые мочки ушей. На осунувшемся лице выделялся острый, слегка напоминающий клюв, нос. Потрескавшиеся губы лениво двигались, сплевывая шелуху. Особенно поразили Урусова безразличные, лишенные всякого смысла глаза.