— Мне кажется, товарищ Шпак, если человеку пришить вместо рук два хобота или щупальца осьминога, то он приобретет незаурядные возможности!
— Макакина, откуда в вашей голове этот бред?
— Не перебивайте будущего Нобелевского лауреата, я еще не поведала о главном! У меня есть мечта: приляпать человеческую голову к телу удава! Вот где будет сенсация! Надо лишь изобрести сыворотку, после введения которой организм не будет отторгать чужеродные органы. В ближайшее время я уделю внимание этому вопросу! — Макакина закинула швабру на плечо и удалилась.
— Совсем рехнулась! — пробормотал Шпак, взглядом провожая санитарку.
Ребиндер любовался обнаженной Глафирой и делился с ней потрясающей информацией. За короткое время были подготовлены химические формулы сыворотки, а также план проведения операции по пересадке человеческой головы анаконде. В благодарность, Макакина прижимала Якова Петровича к груди и разрешала ее целовать. Возбужденный мозг профессора выложил все грандиозные задумки, разрабатываемые им на протяжении многих лет.
Макакина все больше и больше заинтересовывала профессора. Оригинальный ход ее суждений приводил Шпака в восторг. Глафира перестала мыть полы, более того, стала его замом. Вскоре в стенах клиники закипела подготовка к сложнейшей, засекреченной работе. Планы операции держались в тайне, даже ведущих специалистов не посвящали в них — боялись утечки информации. Назревала революция в области нейрохирургии.
Бенедикт Семенович одернул занавеску. Полученная им шифрограмма сообщала: «Заказной груз с берегов Амазонки прибыл. Просим срочно забрать его с терминала аэропорта». Шпак спешил поставить Макакину в известность. Он приблизился к дверям, за которыми жила Глафира. Дабы не тревожить ее внезапным появлением, профессор прислушался к происходящему в комнате. Каково же было его изумление, когда он услышал до боли знакомый голос Ребиндера. Бенедикт Семенович прильнул к замочной скважине. Секрет гениальной санитарки был раскрыт! На следующий день Шпак отправил Глафиру получать груз, а сам проник в ее коморку. Он бережно снял накидку с головы Ребиндера и чмокнул коллегу в лоб.
— Яков Петрович, здравствуйте! — сказал Шпак; его глаза затянулись пеленой слез.
Ребиндер ожил, румянец вспыхнул на его щеках.
Перевозка анаконды вымотала Глафиру. Женщина, отдуваясь, вошла в кабинет, развалилась в кресле и вытянула одутловатые, с вздувшимися узлами вен ноги.
— Шпак, включите вентилятор — жара, дышать нечем!
Профессор щелкнул тумблером и направил на заместителя воздушную струю. На всякий случай измерил у Макакиной давление.
— Ничего страшного, сейчас все поправим! — Он достал ампулу и шприц. — Вам, Глаша, нужно отдохнуть перед операцией. Представляю, какой фурор она произведет в научных кругах!
На ярко освещенном операционном столе лежала змея размером с телеграфный столб. Наркоз не лишил ее глаза гипнотичес-ких свойств, приписываемых удавам.
— Караваева, не спи! — Бенедикт Семенович бросил в ведро ампутированную голову анаконды и бережно взял из рук медсестры голову человека. Началась кропотливая работа. Сшивая сосуды и капилляры, Ребиндер все-таки сомневался в успехе.
Докучливый храп разбудил Глафиру. Она зевнула и хотела потянуться, да не тут-то было — у нее отсутствовали руки! Мало того, не было и ног! Любуясь своим закрученным в спираль телом, Макакина зашипела и окинула взглядом реанимационное помещение. На стуле дремала медсестра. Старясь ее не разбудить, жертва врачебного произвола выползла из палаты. Больше Глафиру никто не видел. Бенедикт Семенович знал о ее коварстве не понаслышке и клинику не покидал. При себе он носил парабеллум, заряженный ядовитыми пулями. Голова Ребиндера переехала в его кабинет.
Вечерами коллеги беседовали о новейших медицинских разработках и подыскивали для Якова Петровича донорское тело.
Виражи
эволюции
I
Тишина стояла в доме банкира Мотыльковского. Было слышно, как колотилась об потолок шальная бабочка, залетевшая невесть откуда. Роняя с ажурных крыльев пыльцу, она постепенно выбивалась из сил. Если не смотреть вверх, то по звуку казалось, будто на пол капает вода. Плотно зашторенные окна не пропускали в комнату солнечный свет, и спальня нежилась в сумраке.